Зимней стужей и весной
В вековом седом тумане
Мой товарищ – волк лесной
Из тамбовской глухомани
Всё зовёт меня, зовёт,
Надрывается от муки,
Но расстрельный пулемёт
Заглушает эти звуки.
Прошлых лет кровавый срез:
Чьи–то судьбы, чьи–то лица...
Гулко ухает обрез,
Дым над сёлами клубится...
Это – страшное кино,
Бред и вой в лесу дубовом,
Это всё давным–давно
Было где–то под Тамбовом.
Ни людей и ни зверей!
Время скрыло меж веками
… Тех, кто красных упырей
Рвали голыми руками;
… Тех, кто шли по крови вброд,
Убивая шаг за шагом
Искалеченный народ
Под антихристовым флагом.
Отчего же дальний вой
Слышен мне зимой и летом,
Отчего над головой
День встаёт багровым светом?
Видно, боли не избыть,
В тишине не раствориться,
Не простить и не забыть,
И уже не примириться.
__________________
* Иллюстрация:
кадр из фильма "Жила–была одна баба",
режиссёр Андрей Смирнов, 2015 год.
"Гулко ухает обрез..." – строчка из песни Юрия Борисова о Тамбовском восстании, вошедшей в репертуар Валерия Агафонова и получившей, благодаря артисту, большую известность:
… И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы,
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Укомы – т.е. уездные комитеты бедноты, вобравшие в себя самое мерзкое человеческое отрепье – пылали в 1920 – 21 годах по всей Тамбовщине, где крестьянское восстание против ленинской власти вылилось в настоящую Народную войну. К величайшей нашей беде, последний очаг русского сопротивления на Юге России в 1920 году – Белый Крым – был слишком далёк от Тамбовского края, а по захваченным красными казачьим землям смертным пламенем шла волна тотального уничтожения, геноцида. Далёк был и восставший Кронштадт, и бьющееся насмерть с советской нечистью крестьянство Западной Сибири. Тамбовские крестьяне были обречены изначально. Но людям терять было нечего, кроме жизней. А жизни свои упырям–коммунистам они продавали дорого. После захвата Крыма на тамбовских крестьян были брошены отборные, спаянные в боях советские части. Сея смерть и разрушения, прошла по Тамбовщине бригада головорезов Котовского. Но люди ещё отбивались. Тогда в деревнях коммунисты стали брать заложников, брать целыми семьями – стариков, детей, женщин, – требуя выдачи повстанцев. Люди не сдавались. Деревни сжигали, выкашивали из пулемётов. Но война шла. И вот на Тамбовщину прибыл Тухачевский (будущий советский маршал), он оценил ситуацию и понял, что народ не победить, пока... народ существует. Значит, нужно его уничтожить. И в Тамбовские леса пустили удушливые газы. То, на что не решились немцы во Вторую мировую войну, то, что сейчас запрещено международной конвенцией как наиболее чудовищное средство ведения боевых действий, коммунисты успешно применили к тамбовским крестьянам. Далее можно не рассказывать...
Я был потрясён, когда посмотрел недавно единственную серьёзную экранизацию событий тех лет, 5–серийную киноэпопею Андрея Смирнова "Жила–была одна баба": не односерийную версию, которую режиссёра буквально заставили сделать продюсеры ленты для выпуска фильма в прокат (где он благополучно провалился), а именно полный 5–серийный вариант. Лично я давно не видел ТАКОГО КИНО – настоящего, мощного, глубокого, где каждый кадр буквально сочится кровью и правдой народной жизни. Это фильм не о Тамбовском восстании, хотя оно занимает в сюжете значительную часть, он – о судьбе простой, неграмотной, очень бедной тамбовской крестьянки. О тяжелейшей жизни крестьян (не в смысле угнетения – это советские глупости! – а в смысле быта, труда, хозяйственного и семейного уклада), жизни, которая с приходом советской власти превратилась в ад. Далеко не все это осознают, но мы, русские, в 1917 – 1922 годах пережили Апокалипсис и сейчас являем собой то, что от нас осталось. К счастью, что–то ведь ещё и осталось...