И вот отец наш явился Ною,
Велев отобрать земли семена,
И думал Ной, что стало виною,
Тому что на нем все замрут имена?!
И в нем, как в водах глубоких утонет,
Родов и ветвей многоликая вязь,
И тех, кто сегодня ропщет и стонет
Сметет и поглотит грязь.
И Ной бродил, как слепой в народе,
В глаза им не смея смотреть,
Он не роптал, не плакал и вроде,
За них был готов умереть.
А Бог как газету – читал в его сердце,
Улыбаясь такой чистоте,
Шептал про себя: "За небесною дверцей
Встретят тебя, да не те".
И Бог велел взять тварей по парам –
Отобрать по клыкам и усам,
И Ною казалось, чем куш такой даром,
Лучше остался бы сам…
И он представлял, как у каждой тигрицы
По лавкам семеро спят…
Но все что он мог – это только молиться,
С макушки себя ненавидя до пят.
И Ной усердно пилил древесину,
И колотил молотком,
А сам с тоскою смотрел на псину,
Что у будки свернулась клубком.
Ной все твердил: великое дело
Требует силы могучей!
А жалость спазмом сводила тело,
Паршивая жалость сучья.
Когда же пришел черед отбирать
Наследников новой земли,
Не выдержал Ной и начал орать:
Внемли, мне Боже, внемли!
Мне всякая тварь – капля крови твоя,
Как от зерен откину я сор?
Как своей власти узреть мне края?
Какой из меня прокурор?
С тоской смотрел Ной на пса у ворот,
На старого жалкого пса,
И выступал на лбу его пот:
«Как можно его бросать»?
И вот ковчег готов переплыть,
Перечеркнуть Вселенную,
И Ной сказал себе: хватит ныть –
Давай, отчаливай с тленной.
И он погрузил сыновей и скот,
И в трюмы загнал их жен,
Ковчег остался стоять, но вот -
Мир под ним поражен.
И вот омытая водами твердь,
Открылась в величии света,
И обнажила: и жизнь, и смерть,
Бог вновь далеко был где-то.
Сошли с корабля сыновья и скот,
Сбежали их жены с трапа,
А позади плелись пес и кот,
Один старый, другой без лапы.
Так тьма просочилась, ступила на твердь
Вернула ей соли малость,
Чтобы Нои рождались и впредь,
Чтобы нам испытывать жалость.