И фонарной плесенью – по вискам.
Никого не мучил – родился сам,
И иду теперь – сапоги скрипят,
Сквозь привычный кухонный ад.
А они глядят, растопырив взгляд,
Будто ты испачкан или распят.
Отвернешься – ссорятся и едят,
В молоке растворяя яд.
Чуть пригладив дым шерстяных дорог,
Успокою кровь, натяну платок.
И пойду, слова запасая впрок,
По прямой, докуда хватает ног.
А они глядят, темнотой скрипя.
Что ты сделаешь, если тебя едят,
Запивая раны живой водой?
Как понять, что ты до сих пор живой?
А накатит черный, густой глоток –
Успокою кровь, натяну платок.
Чернотой земли занавешу рот,
Разгляжу их наоборот.
Из любой канавы – текучий взгляд,
Словно ты живой, а тебя едят.
Челевечьей жалостью невпопад
Колосится в окошках ад.
И за каждым – строгий анфас нуля.
Все вокруг течет, только я – земля.
На дороге – в ливнях и голосах,
По прямой, из себя, за.
2016