Я всё равно тебя, когда-нибудь, возьму
одну или с Парижем вместе. В. Маяковский.
Живущий, будто пламя полыханье.
Был яростен, неистов и горяч.
А у неё - другое воспитанье,
Где Пушкин, Тютчев, сердцу истый врач.
Он приходил настойчиво, упрямо.
Читал стихи. Признание в любви...
Она во всём лишь видела изъяны,
В глазах бунтарских синие огни.
Для русской эмигрантки утончённой,
С ранимою и нежною душой,
Он – ледокол Советами рождённый,
Обузой был ненужною, большой.
Сквозило равнодушие открыто.
В прекраснейших глазах её тоска.
А в сердце одинокого пиита
Кипела кровь и бился пульс в висках.
Париж гудит. Его возносят к небу
И рукоплещут стоя целый час,
Но в оперетту нужно ей, немедля б,
Софитов чтобы яркий свет не гас…
Ни преданность собачья и, ни слава
Не пробудили у Татьяны чувств.
И тайную печаль, души отраву,
Увёз с собою, горькую на вкус.
Но, до отъезда гонорар последний
Вложил в французский банк и завещал,
Чтоб Яковлевой в руки ветром летним
Букет цветов посыльный доставлял,
Не раз, а трижды, каждую неделю
«От Маяковского!» - с запиской слал привет.
А время всё на «до» и «после» делит
И вот прошёл уже десяток лет…
Был новый день. Печальное известье:
Владимир мёртв. Пронзила остро боль
И сердцу отвергающему тесно…
Безжалостна и горестна юдоль.
Холодной тьмой ночною укрывая,
Печаль явилась, порождая дрожь.
Под окнами шум первого трамвая
По стёклам барабанит серый дождь.
Как дальше жить? Он, был знаменьем свыше.
Как лунный свет, влияющий на всё
Льёт из небес, дыхания не слышно,
И далеко, и рядышком совсем…
…с букетом вновь посыльный на пороге…
Война… цветы приносят каждый день.
Они, как ветер странствия помогут
фашизма пережить густую тень.
Его любовь была сильнее смерти!
В тридцатых умер, а его цветы
Десятилетий несколько, поверьте,
Татьяне, будто райские сады.
Заварен чай. Размеренность в движеньях.
Восьмой десяток заглянул в глаза.
Звонок… Букет, любви той отраженье!
А за окном весенняя гроза…