блестят драгоценные камни на пальцах,
блестят зрачки чёрных хитрых глаз,
его улыбка заставляет царя сдаться,
да и темный колдун не примет отказ.
ведьмин мешочек повязан на шею,
узлы из волос средь перьев подушки.
– солнце мое, от тебя я млею.
шепчет, вшивая кости лягушки.
перед солнцем – в алтабас одет,
пляшет, манит к себе руками,
привлёк все взгляды к себе брюнет,
тугие кудри украшены цветами.
злые языки говорят – льстец,
перед господином все стелится,
баба он, не опричник, не боец,
не трудолюбивый муж, а безделица.
и о возлюбленном они не молчат,
мол царь убийца и душегуб,
мол иконы подле него кровоточат,
мол греховен он,
немудр,
груб.
все ложь! окромя одного,
загубил тот федькину душу
и писаный красавец оттого
вырывает сердце своё наружу,
дабы на пиру его поднести
хмурому владыке разума.
молясь, на коленях к нему ползти,
целуя край его перстню алмазному.
– вели помиловать, не вели казнить,
вели себе мою любовь принять,
не стоит взглядом мне грозить,
не нужно стрелами пронзать...
солнце внезапно в ладони берёт его лицо,
глядит в манящие колдовские глаза.
– кто скажет, что ты не бог, назову слепцом,
ведь боготворю я тебя
донельзя.
комок в горле, слезы на щеках:
«господи боже, не верю...
готов был сознаться во всех грехах,
лишь бы принял ты молитву и веру,» –
думает он о счастье несоизмеримом,
обнимая ноги ясного месяца,
пока тот гладит челюсть ему с нажимом,
движением скольким, словно лестница.
хватает рвано, смотрит сверху вниз,
как бог,
как дьявол,
как виселица.
– не стой на коленях, садись.
вокруг все плывет, мутнеют лица,
он касается плечом плечо царя
и так льнет к теплу его тела.
ночью прокрался в покои, хитря,
усыпить охрану – полдела.
нужно лечь тихо, не скрипя,
при шорохах становясь белее мела,
и себя дыханием любимого усыпя,
проснуться лишь когда улица давно загудела.
месяц глядит удивленно, но ласково,
гладит скулу,
шею,
волосы,
смотрит на юношу бледного, несчастного.
– доброе утро, – нет зла в его голосе.
федя отчаянно бросается в объятие,
сжимает все крепче сокровище.
– не надо ни воздуха, ни воды мне!
нужен лишь ты, – сипит умоляюще.
на всех вечерах они сидят рядом,
пьют вино из общего бокала,
одним и тем же сытятся ядом,
что ведьма для них создала.
отпивают влюбленность глотками
из-за неё с ума и сходя,
взрызаются алыми ртами,
своего пыла не остудя,
но счастье никогда не длиться вечность,
а наоборот – утекает столь быстро,
что в погоне за ним теряешь беспечность,
без неё вся жизнь, будто выстрел,
резка,
неуловима,
жестока
и заканчивается слишком кроваво.
нет ничего боле чудного,
чем казнь,
пытка,
расправа.
никто не видит будущее,
даже умнейшие колдуны
и чем они могущее,
тем хуже судьбы сложены.
не спасло мамино благословение,
не спасли и просьбы отца
от краха и злости ослепления
влюблённого цара-глупца.
свеча в руке.
ночнушка.
кол.
реки из глаз так и льются.
успокоился.
надменным взглядом всех обвёл –
пусть не радуются его слезам, не смеются.
видит пред собой месяц свой ясный:
– грехи у меня с тобой одни...
искривляется рот пухло-красный.
– казни меня. своей любовью казни,
изувечь, запытай с радости улыбкой!
отбивается, грозится правду кричать.
лишь потом царь осознаёт свою ошибку.
не хотел он
колдуна
убивать.