Желтый домик. История 1

На днях был дождь. Улица вымокла и посерела. Любопытная синица залетела в наш дом. Мы накормили ее хлебными крошками. Мы – это семья брошенных игрушек. Мы недоверчиво относимся к нашим свергнутым богам – людям. Ведь они когда-то предали нас. Они выбрасывали нас на помойку, ломали и засовывали в старые мешки и полиэтиленовые пакеты, где было нечем дышать, они мучили, мучили, мучили нас! И мы прокляли их, как проклинали некогда они своих жестоких богов, не спасших от чумы, войны, смерти. Мы собрались все здесь в этом желтом доме. Мы спим на игрушечных кроватках, укрываемся старыми тряпками, едим из игрушечной посуды (есть даже раритет – посудка, сделанная из дерева) игрушечными ложками и вилками, мы старые, больные, безумные, беспомощные – мы живое кладбище кукол. На наших лошадках ездят грациозные Барби, Синди и Кены с сломанными шеями и руками. Наши дамы (серийный выпуск 1950-85гг.) сидят на маленьких стульчиках в потрепанных платьях с кружевной отделкой и белых трусиках –панталончиках.  Наши кавалеры (их немного меньше) ходят в дамских кофточках и самосшитых штанишках.  Наши резиновые, плюшевые коты, собаки, лошади, розовые зайцы (мечта ребенка), синие слоны (олицетворение счастья), ненабитые обезьяны, желтые поросята – все они живут здесь, с нами. Они разговаривают редко – их любили немного сильнее. Ведь у любой уважающей себя девочки есть десять-пятнадцать кукол, но лишь один плюшевый кролик (синяя лошадка, голубой ослик … ), с которым она ложится в обнимку спать много лет подряд, пока не станет взрослой девушкой. А трагедия в том, что когда она станет взрослой, придет ночь, когда она не вернется ночевать домой, а вернувшись даже не поцелует свою любимую игрушку, храня на губах чей-то чужой, всегда неверный, лживо-невечный поцелуй. Да, куклам проще. Но кто? Скажите, кто выдумал этот жестокий, зыбкий мир, где нет уверенности ни в чем? Люди не могут друг друга ни вечно любить, ни вечно прощать. Но и самой вечности больше нет. Она была, пока не появились они – люди. А мы любим их вечно. Любим и помним, даже прокляв, поклявшись забыть, пообещав никогда больше не верить. Как-то недавно, позавчера, плюшевая серая зайка вымолвила: «Знать бы, где сейчас моя хозяйка. Когда она была маленькой, она так боялась грозы». И зайка вытерла слезинку единственной лапкой (вторую оторвала ее хозяйка просто так, со злости, рассердившись на своего тогда еще жениха). Желтый бегемотик угрюмо проворчал, что люди на самом деле сильнее, чем любят казаться. Но мы все знали, что он так и не смог забыть своего хозяина – мальчишку с чистыми голубыми глазами, который брал его с собой в ванную, а когда вырос – убил человека. Мы знали истории всех. Здесь, в желтом доме, не было чужого горя или радости. Наши хозяева остались для нас маленькими девочками и мальчиками, также как и для их родителей. Мы помнили их глупыми, смешными, беззубыми, шепелявыми, плаксивыми, пугливыми. Но никогда – жестокими. Они навсегда остались для нас чистыми. Нас связывало то, что любой из нас мог осудить чужого хозяина или хозяйку, но никогда своего. Даже Барби – красивые экзотичные дамы с чужого побережья, даже они, так любящие себя, не могли сказать худо о своих маленьких мучительницах. Напротив, они хвастались друг перед другом дивными нарядами, сшитыми их хозяйками. Что-то смешное есть в том, как мы, сначала рассказав свою грустную историю, потом начинаем всячески защищать своих хозяев.