Во время моей беременности одна родственница с ужасом воскликнула: "Саша, куда сейчас рожать? Сейчас такое время, вон детские валеночки в магазине аж 500 рублей стоят, а ты рожаешь!" На дворе стоял 1991 год. В ту зиму цены в магазинах резко подскочили, в один день. Кто жил в то время, помнит. "Свободный рынок", так это называлось. Помню фрагмент из передачи по ТВ: Ельцин на встрече с народом, пожилая тётенька плачет у него на груди, и Ельцин обещает прямо в кинокамеру: "Если цены подымутся, я лягу под трамвай на рельсы". Не лёг.
Во время путча я переживала самый жесткий токсикоз, так что все эти события помню смутно. Да, конечно, я иногда смотрела телевизор, помню эту кучку мерзавцев-путчистов, но всё это прошло как-то смазано. Я была полностью сосредоточена на чреве своём, на жизни, зародившейся внутри меня. Я была как крольчиха, которая готовится обзавестись потомством, и, выдергивая пух из своего живота, подготавливает гнездо для своих детёнышей.
Родившийся сын был источником огромной радости, но увы, мой юный муж после этого события превратился в капризного, эгоистичного большого ребенка. И вместо того, чтобы помогать, он постоянно требовал к себе внимания и обижался. Да, злился, дулся и обижался, как маленький. Недоумение во мне сменилось разочарованием, а потом ненавистью к нему. Уже очень скоро мне стало ясно, что мой брак обречен. Но он и не собирался уходить. Жили мы на моей территории, он не был у меня прописан, и через некоторое время я стала просить его уйти, он не помогал, а, наоборот, мешал. Рядом с ним я чувствовала себя как с гирями на ногах. Особенно по вечерам, когда он был дома и сидел на кухне, расправив свои длинные ноги так, что это преграждало путь.
Кормились мы огородом и яйцами с птицефабрики, и всё лето я вместе с коляской таскалась на огород, ухаживать за растениями. Сын рос на свежем воздухе, я была занята только им и огородом.
Когда сыну исполнился годик, стряслась беда: муж заболел раком крови, не лейкемией, но не менее страшным. Я помню тот ужасный момент, когда мне сообщили эту новость, ощущение было такое, как будто земной шар уходит из-под ног, именно так. Вот оно, то самое чувство, "когда тяжелый шар земной уплывает под ногами". Ездила с ним по врачам и обследованиям моя мама, добрая душа. Болезнь оказалась в самой последней стадии, за которой смерть. Потом был онкодиспансер, анализы, химиотерапия... Он сбежал оттуда через две недели, и на свой страх и риск обратился к альтернативным целителям. Я перестала его выгонять, раз такое дело, терпела его присутствие. Мы жили, как соседи, в смежных комнатах.
Мне тяжело вспоминать это время. Жалость к нему постепенно сменилась равнодушием. Вы можете меня осуждать, но через полтора года мы таки развелись, а он - выздоровел, хотите верьте, хотите - нет. Наши пути разошлись. Сыном он не интересовался, алиментов не платил, да и взять с него было нечего. Мне хотелось только одного - быть подальше от него. Единственное, что я знаю - он живет и здравствует. Пишет книжки об эзотерике, астрале и всяком таком. С моей мамой они до сих пор поддерживают дружеский контакт, в основном, если ему нужен совет по медицинской части. Вообще Артур всегда был очень умен, но было такое ощущение, что вся его сила ушла в интеллект, а для сердца ничего не осталось. Не было в нём ни доброты, ни сострадания, ни тепла. Даже для своего сына. Он ни разу не взял его на руки.
Но теперь я знаю, для чего была нужна наша встреча: для того, чтобы родился ты, мой сынок. Ты был очень, очень нужен мне, и был, и есть.
Кстати, где-то через 24 года, когда я давно уже жила в Бельгии, а Ларик звал папой моего бельгийского мужа, мой экс вдруг написал мне на Фейсбуке: "Хочу общаться с Лариком, можно его зафрендить? - Да пожалуйста. Но решать будет он, я давить на него не собираюсь". Сын общаться с ним не захотел. "Мне он не нужен". И я его понимаю. Не тот отец, кто зачал, а тот, кто вырастил.