I
Перстами голубя траву,
Навстречу родному светилу,
Шла Млада неся лебеду,
Улыбаясь благому Ярилу.
В локонах одуванчик с ромашкой,
На ножках роса с муравой.
Смех лёгкою пташкой
Летит к резеде с крапивой.
Платье струится по коже,
Белое, точно как мел.
Очи-яхонты. Строже
Обводят взглядом удел.
Как рожь длинные кудри,
Губы спелы, аки клубника,
Она родилась пополудни
На поляне, где росла ежевика.
Её воспитали старинно:
Учили по совести жить,
Дни проводить благочинно,
Усмиряя бездумную прыть.
К старикам всегда с уваженьем,
К дитятям с ласковым взглядом,
Наказ выполнять со смиреньем,
Соблюдая почесть с обрядом.
Для взора любого отрада,
Другиня дел и работ,
Посему нарекли её Млада,
Дщерь небесных высот.
В дланях обереги от матери,
От тяти предков совет,
Её кормильцы-старатели
Рука об руку аж тридцать лет.
Младу попросили проведать
Родню в гуще лесов,
Послушать былины и веды,
Услышать гул голосов.
Оттого походкой неспешно
Дева шла, словно плыла,
И Солнце дивно и нежно
Улыбалось ей свысока.
II
Млада идёт день али два,
Стопами гладит пряди земли,
Вдруг замечает дым от костра,
Вдали разгорелись деревеньки огни.
Ближе подходит, но тихо вокруг:
Нет щебетания, пения птиц,
Ушло гоготанье, не кличет петух,
Нигде не видать человеческих лиц.
И смотрит девица выходят из хат
С рыком, брызжа вязкой слюной,
Толпа берендеев, ведя медвежат,
К Младе бредут, крутя головой.
Словно бы звери, но люди внутри.
Её обступили и смотрят в глаза,
И в гулком рычанье кричат: “Помоги".
И катится вниз медвежья слеза.
Бурые, грязные, с комками в грудях,
Всклокоченный мех свисает клоками.
Неуклюже качаясь, как свора нерях,
Оземь бьются главами.
Тучные, с шерстью, когтями, клыками,
Ужасы сеют в здешних местах,
Лапами машут, точно руками,
В сердце же их раздирающий страх.
Берендеи боятся, не говорят.
Лишь только жалобно воют,
Словно бы в них растлевающий яд,
Подобный липкому гною.
Млада ведь видит – это родня,
Но заколдована кем-то,
И вдруг замечает речная струя
Пылает, как алая лента,
Но не простым, а сизым огнём.
Водица вот тут, недалече,
Гладь тихо шепчет: “Млада, пойдём”.
И марево ложится на плечи.
Берендеи мычат, не подходят к воде.
Они страшатся чего-то.
Милая дева, быть же беде,
Словно ступаешь в болото.
III
Млада подходит, сидит старичок
На бреге, улыбаясь беззубо,
Карасиков ловит он на крючок,
А рядом тинная груда.
Гусиная кожа, голова, как кувшин,
Тонкие ручки да ножки,
Роста, примерно, в русский аршин,
Он ест пиявок из плошки.
Волосы худы, но взор озорной,
Трясёт огромнейшим пузом.
Млада глаголет: “Кто вы такой?
Нагой, без рубахи с картузом”.
“Позвольте представиться, любитель девиц,
Баламутень, нарекают в народе.
Мне любо взирать на юных сестриц,
С ними плясать в корогоде.
Нужно отметить, страшно красив.
Заметьте, ничего не баламучу.
Красавец, галантен, совсем не спесив,
Не строю окаянную бучу.
Я пылкий угодник женских сердец,
Ухажёр, какого не сыщешь.
Страстный вояка, удалец-молодец,
А вовсе не дырявое днище.
Также известен, как старец речной,
Но телом, ух! Огурец!
Семьсот мне веков, орёл молодой,
Шустрый, лихой сорванец”.
“Здравие вам, мой Баламутень.
Я русская девица Млада.
Дозвольте, мы с вами сказ вести будем,
Слово молвить нам надо.
Братья мои, благие славяне,
Враз берендеями стали.
Неужто они ныне в опале?
Я должна сказать маме,
Что всё хорошо, родные в порядке,
Но лгать отродясь не умела.
Поведайте мне речные порядки,
В чём собственно дело?”
“Ох, нежная, чуткая, красная дева.
От скуки затеял потеху:
Возле реки собрал неумело
Селян для забавы и смеху.
Водицы вкусить задал задачу.
А иначе засухе быть,
И они всей гурьбой, чуть ли не плача
Дружно принялись пить.
Но прежде я воды заколдовал:
Пригубив, станешь медведем,
А позже устроил косматый я бал,
Под дудки плясали соседи”.
“Как ты жесток, я не ждала.
Нет сердца, чёрствость лихая.
Баламутень, в тебе лишь мерзость одна
Натура чёрно-гнилая”.
“О, нет, погоди. Прошу же, постой!
Признаюсь, с лихвой набедокурил.
Я просто старик: дряхлый, седой.
Устроил душевную бурю.
Млада, пойми, совсем ведь один.
В реке грязно и сыро.
Я уж давно не исполин,
Мне жить тошно, не мило.
Очень прошу, попотчуй меня,
Мы бы с тобой поболтали,
Песни попели, на закаты глядя,
Берендеи людьми бы вмиг стали”.
Млада послушно исполнила всё:
Приготовила праздничный ужин,
В реке прибралась, постирала бельё,
Баламутень стал послушен и дружен.
Они долго шептались, на зори глядя,
До захода Солнца земного.
Душевное пламя младого огня
Отогрело друга речного.
В то же мгновенье Баламутень кружась,
Сказал заветное слово,
Упала с селян проклятая грязь,
Обернулись славянами снова.
“Низкий поклон, чуткая Млада,
Не утонешь отныне вовек.
Ты жизни моей, благая услада.
Впредь разливы всех рек
Будут тебе во всё подсоблять,
У селян в довольствии рыба,
За каждую дитятку, хрупкую мать
Заступлюсь, как твёрдая глыба.
Пусть не корят, не гонят меня,
Мы с ними дружными будем,
Я их теперь речная струя,
Их оберег-Баламутень”.
Засим он ушёл, его не видать,
Словно и не было встречи,
К Младе бежит славянская рать,
Устроили праздник под вечер.
Долго плясали, рвали гармонь,
Веселились, Младу кружили,
А позже пошёл люд на покой
И впредь никогда не тужили.
Млада вернулась, поведала сказ
Без утайки тяте и маме,
А после окончив дивный рассказ
Уснула на сеновале.
Долго спала, и грезилось ей
Радость в славном народе,
Как Баламутень в блике огней
С ними плясал в хороводе.