ГЛАВА 70 (1927 г)
1 Меня смущала лёгкость перехода,
Как выбираешь радиоканал:
За ручку взялся, покрутил немного –
И вот театр или концертный зал.
Но у меня года, а не частоты,
А я по ним так лихо пробежал.
Какие там высоты и широты –
Земную географию долой!
Никто и никогда в пылу охоты
Не вспоминает о пути домой.
Когда тебя поманит мир открытий,
Ты в этот мир уходишь с головой.
13 Не нужно ни рассчитывать орбиту,
Ни вычислять заветный параллакс,
Тут даже астрономия забыта,
Ко здешним звёздам привыкает глаз.
Одна лишь неприметная константа
По-прежнему ведёт меня сейчас –
Мой талисман, надёжный без остатка,
Я все твои секреты сохраню,
И буду предан твоему таланту,
Что восхищает десять раз на дню.
Когда ж прощаться мы с тобою будем –
За всё, что было, в пояс поклонюсь.
25 Итак, я снова ударяю в бубен,
Даря привет истерзанным годам.
Печален опыт их и многотруден
И всё же луч надежды дарит нам:
Чуть не погибли в общем разгильдяйстве,
Но интервентам дали по зубам,
Взялись за дело. Сельское хозяйство
Со скрипом, но давало урожай.
А беспризорных было, словно зайцев
За каждым поворотом собирай.
Но творчество в свои права вступало
И славило советский каравай.
37 Пока приютов детских было мало,
И было мало трудовых коммун,
А книг для детства всё же не хватало
Чтобы для пользы сердцу и уму,
Понадобились детские поэты –
Они и были, судя по всему,
Давным-давно, и власть признала это.
Пришли Маршак и Агния Барто,
Им задали партийные сюжеты.
Поэтов наших не смутило то –
Они блестяще с детством говорили,
Просеивая сор сквозь решето.
49 Признаюсь честно: сто процентов были
В моих словах, и всё, что говорю,
Поведал мне Бубенчиков Василий,
Что написал «Дорогу к Октябрю».
Картина не понравилась начальству,
Где Ленина сподобили царю.
И даже либеральный Луначарский
Ничем помочь художнику не смог.
Но нашему Василию на счастье
Помог Маршак. Спокойно, между строк
Ему придумав псевдоним столь нужный.
Теперь художник звался Буденброк.
61 Журнал, пусть детский, всё-таки оружье:
Воспитывает он патриотизм,
И верность слову, и любви, и дружбе,
И наш Василий вновь работал с ним.
Маршак, как мог, поддерживал таланты,
А вкус поэта был непогрешим.
Нарком культуры, как всегда галантный,
Во многом прикрывал и Маршака.
Он сдерживал кипучий темперамент
У адъютантов своего полка,
Которые твердили, что в журнале
Старорежимна каждая строка.
73 И на рисунки тоже нападали,
Предчувствуя подвох карикатур.
Жилось спокойно Маршаку едва ли,
Но он был воплощённый Эпикур.
А вот Василий протянул немного
И вскорости сошёл из сигнатур*.
Везде есть люди, коим чувство долга
Посулами не может изменить,
Те уезжали навсегда, но только
Безродными не собирались быть:
Рахманинов и Бунин, и Шаляпин
О Родине свою слагали жизнь.
85 Поток мигрантов не всегда понятен –
Я это добавляю от себя.
Но, как не сосчитать на солнце пятен,
Так невозможно позабыть хлеба,
Что колосятся по Руси без счета,
Друг друга вдохновляя и любя.
А хлеб – всегда насущная забота!
Не зря же зерновых неурожай
Воспринимают, как наказ от бога
За нерадивость землю содержать.
Тогда нагрянут траурные годы
И женщины откажутся рожать.
97 Жизнь ангелов - такая же природа.
Зато Василий амплуа сменил,
Журнал «Мурзилка» вышел здесь из моды
И нынче популярен «Крокодил».
Рисует Вася дружеские шаржи
И даже новый конкурс учредил:
103 «Кто веселее вспомнит день вчерашний…»
* - нумерация печатных листов издания