У меня проблемы со рвотным рефлексом.
Зато у меня нет проблем со флексом.
Честно, мне этот рефлекс и нахер не нужен -
у меня есть флекс,
в остальных случаях я готовлю ужин.
А лучше и не готовлю, лучше меня стошнит где-то в парадной,
если я, допустим, в Питере,
а если не в Питере, и не в парадной, а в падике,
то пусть меня стошнит на митинге радикалов, что все на адике.
Где ратуют за что-то неисполнимое чего то там, нигде и ничего.
Что никогда нигде не исполнится.
И пусть меня достанут на завтра из-под отцовских пьяных базаров.
Нам тургеневский как завещал Базаров -
что нужно лечь и сдохнуть от туберкулёза, или от тифа, если не согласен с отцами.
А сейчас мой пёсик далеко не тихо за мячиком гонится,
а ошеломленно.
этот мяч я кидаю, когда мне весело, или
когда я его люблю (пса).
Знаете, когда он в 6 утра меня тянет изведывать тонкости нашего мегаполиса
я не очень то его и люблю,
а притворяюсь.
Хотя надо любить, потому что, когда он окажется в собачьем рае,
я буду жалеть, что лишний раз не назвал его писекакелем.
Лишний раз не почесал его там, где он не может себя почесать,
блохастого зверика моего.
Зачем я вообще это делаю? Да очень просто -
в такие моменты сердечко сжимается до микромолекулы.
Чувствуется единение с передним краем мироздания.
Задний понятно, что закрыт.
Он, как дырявое корыто - льешь, а не попадает.
А как жить, если больше нет возможности поговорить с человеком?
Скрыться с ним за кулисы?
Или корчить из себя шляпника из страны чудес Алисы?
И то и другое - сладкий риск. Как-будто застряла в горле барбариска.