(Сказка)
«Введи своё сердце в детство»
Жила однажды девочка – да такая милая, почти что милее тебя, да такая лёгкая, до того лёгкая, что когда мама родила её и взяла на ручки, то удивилась, не почувствовав ни малейшей тяжести. Вот и имя ей дали лёгкое: Крылатка.
Так ладно подрастала Крылатка, что стала самой милой из всех девочек. В стране, где жила она, говаривали: «легка и мила, что твоя Крылатка»
Как и я повсюду говорю, что ты легка и мила.
Быстро бегала Крылатка, быстрее больших мальчиков. А когда она подпрыгивала, то могла срывать самые высокие орехи с орешника, самые высокие яблоки с яблони и даже вишни с большого вишнёвого дерева, которые обыкновенно доставались только птицам.
Она садилась на самые тонкие ветви деревьев, не обламывая их, словно сама была птичкой. И те её не боялись. Она могла заглядывать им в глаза, как я заглядываю в глаза тебе. Она могла сидеть совсем близко к ним, слушая их птичьи рассказы. А если бы захотела, то могла бы и погладить их оперение.
Потом, спрыгнув обратно в траву, она от души жалела бедных-бедных кузнечиков, по-лягушачьи зелёных и неуклюжих, которые тщетно выбивались из сил внизу.
Но больше всех она любила бабочек. Ей было завидно смотреть, как они выделывают зигзаги в воздухе, весёлые, точно рыбы в воде.
Крылатка прекрасно знала, что ей летать не дано, поскольку не дано крыльев. Она была просто лёгкой, почти как крыловидный древесный листок, почти как соломинка, почти как семена одуванчика на пушистых парашютах, сдуваемые и разносимые ветром далеко-далеко в разные стороны.
Берегись ветра, Крылатка, как бы он тебя не унёс. Веди себя хороши, а то ветер налетит и утащит тебя за тридевять земель, куда бы ты сама ни за что не отправилась.
По ночам Крылатке снилось, будто она пролетает над домами и огибает городскую колокольню; будто она проносится поперёк реки, что кишит купальщиками и белыми кораблями. А порой она украдкой выщипывала перья из своей пышной красной перины и выдувала их за окно, чтобы поглядеть, как они поднимаются в утреннее небо.
Из сказок она больше всего любила такие, в которых показано, как дети странствуют на крыльях у орла, у аиста, пусть даже у беса, или хотя бы на ковре-самолёте. И восхищалась своим другом Пьером, который однажды взаправду летал на самолёте – правда на обыкновенном, железном.
Придя из школы, она быстро полдничала и ещё быстрее взбиралась на сосну, что высилась у неё перед домом. Три ветви образовывали вокруг неё выемку наподобие кресла как раз ей впору. И пока не склонится к закату солнце, пока не позовёт её встревоженный мамин голос, она сидела там, болтая о том о сём со своими друзьями птицами.
С птицами ничуть не труднее разговаривать, чем с кем-нибудь ещё на земле: ты говоришь, а птица показывает, что ей понятно; она тебе отвечает, а ты показываешь, что тебе понятно; потом твоя очередь отвечать. Всё дело в том, чтобы прислушиваться, что говорят тебе и прочувствовать, что говоришь ты. Если я спрашиваю тебя: «Хочешь пирога?», ты показываешь, что тебе понятно и я даю тебе пирога. Если я спрашиваю: «А ремня не хочешь?», ты опять показываешь, что тебе понятно... и я тебе не даю ремня. Кстати, точно так же ты болтаешь с куклой, с мишкой, с собакой.
Когда Крылатка возвращалась наконец домой, её братья очень удивлялись её перепевам всего, что поведали птицы: ведь в птичьих приключениях перемешивались между собой крылья, утро, боязнь самолётов и гроз да заплетённые вокруг гнёзд семейные заботы.
Крылатка всё пела и при этом выгибалась, как будто у неё росли пёрышки. Родители радовались, что их дочери весело и привыкли, что она уродилась особенной и не жила, как другие, на земле.
Среди птиц водились у Крылатки сплошь друзья-приятели. Воробьи, соловьи и зяблики всякий раз учили её играть в какие-нибудь новые игры и выделывать уморительные коленца и кувырки. Разнообразные птичьи повадки, столь же забавные, сколь нежные, Крылатка тоже усваивала. С сороками и дроздами можно было принимать многозначительный вид. С серыми и белыми голубями – ворковать или вздыхать хором, словно тебе разом понадобилось всё на свете.
Крылатка так крепко сдружилась с птицами, что помогала им строить гнёзда, вплетая туда льняные нити из своего трико, чтобы птенцам было теплее зимой. С трепетом дожидалась она великого дня, когда из розовых, зелёных или жёлтых, словно пасхальных, яиц наконец вылуплялись птенцы. Крылатка любила их, как своих кукол. Эти карапузы появлялись на свет похожими на неё: без перьев, почти без крыльев, и клювы у них постоянно широко отворялись, как печные заслонки. А какими они выглядели глупышами, когда не решались полететь! Смех смехом, но птенцы-то день ото дня всё смелели и крепли – а она, Крылатка, никак не могла научиться летать – ведь крыльев у неё не было.
Сколько бы Крылатка ни сворачивала по утрам шею, рассматривая в зеркало выступающие косточки у себя на спине, которые мама называла лопатками, крылья из них не желали проклёвываться. Она была не птичкой, а всего лишь девочкой (птичкой её считала разве что мама).
Как хотела Крылатка последовать за своими крылатыми друзьями! Она давала самой себе зарок никогда не взрослеть. Потому что это не взросление, если крылья не растут.
Знаешь, ты ведь так выросла в моём сердце, что, наверное, переросла меня самого. Ничего, что ты не умеешь летать. Зато умеешь побыть здесь, рядом со мной.
Однажды в четверг Крылатка устроилась в своём углублении на сосне и принялась плакать. А над деревней летали с чириканьем всякие птицы и не обращали на неё особого внимания – ведь погода выдалась столь ясная, что даже лучи солнца казались распахнутыми во все стороны крыльями. Она ощутила такое одиночество, какого ты никогда не ощущаешь, ведь всем ты дорога и всем подаёшь милостыню своей доброты и красоты.
Крылатка всё плакала, плакала... Вдруг она почувствовала, что кто-то шершавым язычком и лапками стирает ей с щёк слёзы. Она подняла глаза и увидела перед собой удивительную белку. Шубка у той блестела огнём, косматый хвост стоял трубой, а живой взгляд вещал быстрее самого болтливого рта: «Хочешь ли ты вправду по-птичьи летать, как сорока и синица, как красногрудая зарянка и синий дрозд? Хочешь ли ты следовать за облаками, за своими прихотями и желаниями? Хочешь ли ты иметь крылья? Но тогда ты лишишься рук и не будешь больше настоящей девочкой снизу. Не пожалеешь ли ты об этом?» – О нет, нет! – воскликнула Крылатка. – Ах, госпожа Белка, подарите мне крылья! – Хорошо, – согласилась белка, – но если тебе станет жаль рук, приходи ко мне завтра на закате: тогда будет ещё не поздно сделать тебя прежней».
И вот между хлопающих век белки зажглись какие-то очень нежные и очень мудрые слова. По рукам у Крылатки покатились длинные волны щекотки; потом руки её покрылись сперва белым-бело пушком, и наконец показались белоснежные перья: у Крылатки были крылья!
Потеряв голову от счастья, она вспорхнула с сосны, спикировала на крышу своего дома и стрелой взмыла в сторону зеленеющего неподалёку леса. Перелетая от дерева к дереву, она радостной песней приветствовала своих друзей, а те, ещё радостнее, стайками следовали за ней.
Крылатка так ошалела от быстрого полёта и залетела в такую даль, что не заметила, как настала ночь а уснула на вершине большого дуба, положив голову под крыло и даже не посмотрев на звёзды, к счастью, охранять её сон приставили старого серьёзного филина.
Проснулась Крылатка от весёлого гомона птиц, приветствовавших восход солнца. Она впервые начинала день на открытом воздухе, и это показалось ей чудом. Затем она обнаружила, что умирает от голода и с тревогой подумала, не опоздала ли в школу. Её друзья завтракали зёрнышками да червячками, а ей хотелось кофе с молоком и булочек с маслом. Но полно ей было глупить: ведь на своих сильных крыльях она теперь могла одним махом очутиться дома!
Она поднялась высоко-высоко, чтобы найти за деревьями свой дом и через открытое окно влетела в кухню, где за столом сидела вся семья. Все с облегчением вздохнули, увидев, что Крылатка вернулась жива-здорова, хотя и удивились её новому облику.
Крылатка кинулась на шею к матери. Увы, крылья не годились, чтобы кого-нибудь крепко обнять. А за завтраком пришлось ей есть с ложечки, как совсем маленькой. Братья, которых сперва так восхитили её крылья, принялись потешаться над ней. А как теперь носить ранец?!... А как писать на уроках в школе?!...
Конечно, на улице она отыгралась: пока остальные шли по дороге, она скользила у них над головой, по мановению крыльев уходила далеко вперёд, взмывала так высоко, что они начинали казаться ей толстыми муравьями, а потом резко пикировала вниз, чтобы ребята, испугавшись, разбегались по сторонам.
Как же смешно они смотрелись с высоты, сгрудившиеся и задравшие носы в небо! Но почему же мальчика Пьера, казалось, совсем не занимали приключившиеся с Крылаткой перемены? – размышляла она, в подпорченном настроении вернувшись к себе в комнату. Ах, Пьер... Неужели им больше не суждено, взявшись за руки, побежать в поля по грибы, по ягоды или собирать лютики?
Потом Крылатка подумала о своей кукле, которую в последнее время совсем забросила. Как же теперь переодевать и нянчить её? До чего неудобная штука – крылья, только для полётов и годятся! Крылатка уселась в своё креслице (хоть подлокотники теперь отпиливай у него!) и стала напряжённо размышлять. Ей было жаль терять руки, она хотела снова сделаться настоящей девочкой.
Нельзя было терять ни минуты: за горизонтом скользил последний солнечный луч. В безумной тревоге, Крылатка в последний раз полетела к сосне: белка, верная данному обещанию, уже ждала её да к тому же оказалась достаточно великодушна, чтобы не задавать вопросов – ведь на крылаткином лице уже было написано её единственное желание – и не попрекать «а я предупреждала», как частенько делают взрослые. Опять её глаза заискрились волшебными словами... И вот у нашей Крылатки опять появились руки, такие же умелые, как вчера, до истории с крыльями.
Медленно переступая с ветки на ветку, спустилась Крылатка на землю и присоединилась к людям: к тем, что легки, и к тем, что потяжелее; к тем, кто дорогой смотрит себе под ноги на булыжники мостовой, и к тем, у кого головы вечно запрокинуты в небо; к тем, кто помнит, что девочки не умеют летать, и к тем, кто считает, что однажды, если очень сильно пожелать, все ребята, оставаясь сами собой, получат одновременно руки и крылья и станут жить одновременно на земле и на небе.
Сегодня вечером я рассказал тебе сказку, которую ты давно ждала и которую я извлёк из лучших запасов моего сердца, чтобы глаза у тебя заблестели доверием.