И если жизнь - огромный, вычищенный снаружи пузатый чан,
в нем намешано столько сгоревшей золы и разных кровей.
Ей досталась от руки написанная история и без дна стакан,
и внутри - клоуны, акробаты, мимы, ну, чисто цирк Дю Солей.
Повезло, что в труппе робкий, но вполне приличный факир,
воркования, бдения, законы трения, признания и прочую милую чепуху,
как Вакула, переводит из затерянных в поднебесный и внешний мир,
выжигая выцветшие обещания и фейсбучные статусы в сухую труху.
И по мере того, как сходит зрелая спесь, а навык его растет,
янтарный берег, медовый чай, песок имбирный берут играть
те, кто ушел от кривых зеркал,
спесивых губ и важных господ,
самопровозглашенных царей. Она машет руками: меня, меня бы туда!
Я бы легла на имбирный песок, как сочная морская звезда,
а вокруг голосят лягушки, дымится масло, душа тянется, что есть сил,
ноющая, дремучая, и просветленная, как после родов: поспать дай,
просто поваляться без обязанностей и дел. Только кто бы ей разрешил?
А вокруг рассаживаются вестники полукругом, упокаивается зной,
патрулирует берег и петардами небо бомбит рассохлый камыш,
по воде разливается зелень, спрут разрезает воду тугой кормой.
С ним рядом ты - бедовый муравей, крохотная личинка, юркая мышь,
бойкая сойка, атом в густом желе, замиращий по щелчку.
Тают сумерки и лакричные палочки, как сахар в морковном лимоне,
она дирижирует праздником, суфлирует факиру и ночному сверчку,
греет пальцами озябшее лето.
Ей 37.
Сегодня она - мой омоним.