Как хорошо, что русский есть язык.
И что его нам пропиарил Пушкин.
Общенья метод в странах, где не душно.
Где снег зимой и воробьи — прыг-прыг.
А то б «уи-уи» писали на стекле.
Французы-гувернёры б научили.
Того, Державина, мы б вскорости забыли.
На англосакской плавали метле.
А веники и тут произрастают,
На них известный вырос олигарх.
Отвлёкся. Про язык, я всё же, ах...
Не думайте — вам тут не сети ставят...
Я просто про другие языки...
Вокруг же люди знают три иль два.
Хайяма слог иль Навои слова...
А мы-то сколько знаем, мужики?
Да... Русские слова понятны нам.
А моряки и матерком торгуют.
Какие ветры там над ними дуют,
Не виделось, пожалуй, в наших снах.
Я не про море, про язык. Вот Фёдор Тютчев,
Ему стихи однажды написал сам Лев Толстой.
В словах своих и в каждой букве той
Хотел сказать, всё изложить до точки...
Ну а потом пришёл двадцатый век.
Январь девятый и семнадцатый октябрь.
И Блок и Мандельштам под эту хмарь
Писали в русском. Вышел человек...
Потом так много было тех попыток
Отобразить те русские слова -
У Горького, Островского. В дровах
Теперь всё это — прыток иль не прыток.
Хранителей таки хранила жизнь.
В великой прозе — Леонид Леонов.
В рассказах — Солоухин и Семёнов.
Их, коль не знаешь, сильно не страшись.
Люблю их больше - этих знатоков.
Слов русских. Их гораздо множе.
А размышляю не о том. Вот всё же!
Я просто словно слышу звон подков...
Тут были языки. Вот при Петре — голландский,
Впитавший бритов и германцев дух.
Тут было — выбирай из трёх или из двух.
Ну, как тогда — Аллах? Нет, христианский!
Такой Владимир-князь себе наметил путь.
И с той далёкой из Днепра купели
Чего б мы ни сказали и ни спели,
Одна и радость и, конечно, жуть.
И вот мы вплыли в двадцать первый век.
На первом иероглифы Китая...
Почувствовать несложно. Но, не зная,
Понять не может въехавший с Европы человек.
Ну инглиш, благо, и китайцы изучают.
Тут можно иногда простой найти контакт.
Однако настроение не в такт.
Сижу в сторонке.
Рюмку.
И скучаю...