У крымского хана с душком носки
И шаровары с потным душком,
Чалма, натянутая на виски,
Со свисающим водорослью уголком.
Он сидит развалясь или лижет кальян,
Или бродит в тени у лепных оград,
Дегустирует важно из ваз виноград,
А по длинной дороге идет караван.
Солнце к морю спускается далеко,
А вблизи – проступила испарина на
Уголке почти что волшебном, легко
Капли три уронила в чашу стена.
Караван-сарай. Закат над бахчой.
Над горами круги. Бахча да сарай…
И босая танцовщица – хану покой,
Нежность дымная; горлиц вечерний грай.
Капли бахчисарайские проведут
В камне белом, как свет, граненый узор.
Но от них пока не покажутся тут
Два цветка молчаливых. Вселенский взор –
По другой стороне нашей круглой, родной,
Общей. Это иной, отраженный край.
Здесь пустыни – арктические, зимой
Обжигает буран, как в легенде бугай.
И бело, как свет – отраженный кристалл.
И скользит светило за ледники,
И крошит металл, зеркала на куски,
На которых мелькнул сияний накал.
И без запаха у королевы убор,
И хрустальный столик, и ксилофон,
И прозрачных клавиш длинный набор –
Тонким пальцам, и норд – с четырех сторон.
Рассекаем норд волей дальних нарт,
А у горизонта – вращается ось,
Незаметно почти. Но как странный поп-арт –
Предчувствие здесь тех же двух роз.
Только будут они по весне, когда
Луч один-единственный изо льда
Вытопит ту слезу будто страз –
Капли две, и закончится этим сказ.
У крымского хана на той стороне –
Предчувствие эры своей конца;
У королевы полярной – кашне
Накрывает отблеск, как клавиш руца.
Есть ли смысл великий в моих словах?
Но к чему вопрос задавать такой?
Только слушать бы там сей незримый взмах
Этой связи времен – ясной и непростой.