За сугроб отползает ноги неприкаянной крошево.
Не пустили в столицу коричневое вороньё.
Рваный запах земли, за дымами весёлая рощица...
Неужели на этом закончится время моё?..
Мы ползли по стране, что нам предками нажита,
Из ежей и ужей подогрев на углях шашлыки,
Берегли тишину и патроны, и заживо
Интендантов немецких накалывали на штыки.
На Днепре под Смоленском догнали родимое воинство,
От расстрела спасла суета и нехватка бойцов,
Здесь отъелись в окопах, отвыкли от вольности,
Цельный месяц врага не пускали на землю отцов.
Ненадолго, однако, хорошее судьбами дарится,
И опять из лягушек, ужей и ежей шашлыки,
Интенданты отныне клинками трофейными давятся,
И опять догоняем своих мы у Истры – реки.
Здесь расстрелом уже нам ушей не мозолили,
Дорог стал для начальства теперь окруженец – солдат,
А винтовок штыки покрывались мороза узорами,
По всему выходило, теперь уже насмерть стоять.
В это утро нам завтраки фляжками выдали.
В три глотка слобонив от мороза оков,
Командиры под пули немецкие выгнали
И погнали на ближний немецкий окоп.
Пулемёты навстречу ругались, плевались и дрыгались,
Но, согретые спиртом, бежали мы хорошо,
Я в то утро впервые немецкий окоп перепрыгнул.
Оказалось, однако, что это – последний прыжок.
За сугроб отползает ноги неприкаянной крошево.
Не пустили в столицу коричневое вороньё.
Рваный запах земли, за дымами весёлая рощица…
Неужели на этом закончилось время моё?..
Потолок нависает как символ надежд на продление.
Жрать и ржать, выть, стонать и лежать…
Здесь впервые в судьбе познакомился с ленью,
Но не хочется что-то знакомство сие продолжать.
Пролетят за вагонным окошком сибирские дали,
Племяшей обниму я, присев на дворе на дрова,
И когда я войду в отчий дом без ноги, но с медалью,
Может быть, прижалеет погибшего брата вдова.