Зажав перо гуся в кулак,
Я думал: почему всё так,
Что за зимой бывает лето
То жарким, то холодным где-то,
Что дважды два – всегда четыре,
Хоть правды нет в коварном мире,
Коль обувь жмёт, мало пальто –
Размерчик явно, что не тот,
Болит живот с прокисших щей –
Нет счастья в жизни вообще.
Но засмеялся тут же вслух:
Гоню я тополиный пух!
Кому он нужен мой мудрёжь?
Его не съешь и не пропьёшь!
И не понять, с какой тоски,
Пишу я, мужики, стишки?
Потом решил, стихи любя:
Писать я буду для себя.
Занятно строчки рифмовать,
В четверостишья их слагать.
Экосистеме никогда
Не принесут стихи вреда,
Что до гуся – так жив, ведь, гусь,
И этим втайне я горжусь.
Хотя постой, а вдруг, в струю,
Я напишу пародию?
А автор тот с душой ранимой,
И издеваюсь тут над ним я?
А он совсем не шитый лыком,
А Пушкину равновеликий?
Его не стану обижать,
«Пародь» не буду я писать.
А, вдруг, и он, краёв не видя,
Меня пародией обидит?