«Живым не возьмёте», крутилось под языком. Не знаю, откуда надуло сиё обещание, поэтому будем считать его очередным приветом, переданным, возможно, самому себе.
«Живым не возьмёте». Рефрен утешал, но не спасал. К полудню ваш покорный слуга - стремительный, ловкий, цветуще юный, циничный в той же мере, что и восторженный - чувствовал себя увальнем, с которым по маминому недосмотру произошёл не красивый в своей неуместности акт плотской любви, а такая гадость, такое грязное дело, что никто уже не отмоет бедное, слабоумное чадо.
Потом я понял, что перепонки мои дрожат не только от визга карги. Не видя его, я знал, что мой призрачный брат сгибается пополам, содрогается от хохота:
- Не уберегли! Не знал, что за ужас с ним творят! Несмышлёныш! Невинная жертва! Растлённая этой... Престарелой... Двадцатипятилетней... Развратницей!
Ржал он без удовольствия - злобно, болезненно, на грани кашля и крика. По чести, с ним случилась форменная истерика. Зато я пришёл в прекрасное расположение духа и еле удержал танцующие на пути к улыбке уголки губ: ситуация в самом деле была уморительной.
Обогнув горланящую каргу и сцепившую пальцы Эхо, я прошёл на кухню. Напевая, стукнул стаканом о столешницу, наполнил его водой, развязал ладанку, наугад вытащил камешек - возьмись я сравнивать ядовитых близнецов, проблема выбора имела все шансы занять меня до ночи.
Одинокий сгусток отравы нырнул с весёлым плеском, секунду покоился на дне, потом вспыхнул белоснежной пеной, которая вскоре рассеялась, сдулась, усугубив прозрачность стекла и хрустальное сияние воды.
- Мам, - насилие, применённое к языку, возмутило вкусовые рецепторы, будто я набрал под нёбо приторной, гнилостной жижи. - На, мам, успокойся.
Карга оторопела. Застыла, не закрыв рот. Звук сошёл на нет постепенно. Сверкнула глазами. Уверен, она не думала, не анализировала мотивы, но автопилот вёл её в дебри, в болото, во власть иллюзии: я раскаялся, испугался, сломался, теперь она пойдёт в атаку...
- Мне? Мне успокоиться?! Мне?! - разразилась торжествующим кличем.
На таких децибелах она ещё не вопила. Последнее «мне?!» вышло с посвистом, с предвестником сипения. Можно ли было терять форму, когда мы едва вышли на новый виток? Старуха схватила стакан и влила его в глотку одним махом.
Она кричала мне в лицо минуту, две, три. Лексика была та же - «бедный, сам не понял, я не доглядела» - но тональность сменилась. Я должен был признать вину, грех и позор, расписаться в беззащитности, сдать оружие.
Потом кричала, как взбесившийся телевизор в дождливый день: пропуская слоги, подменяя фразы раскатистыми хрипами, отряхиваясь, охаживая глухими хлопками живот и грудь, пытаясь избавиться от того - непонятного, надоедливого - что мешало вопить. Скукоженная физиономия расправилась, как надутый мяч, налилась кровью.
- Ой, довели!
Осознав, что дурно ей по-настоящему, карга вторично восторжествовала и с избыточной неуклюжестью осела на пол.
- Не придумывай, не довели. Я просто тебя отравил.
Мой тон не соответствовал словам: таким голосом флиртуют - не ради победы, а ради наслаждения процессом. Насмешливая доброжелательность, небрежная обходительность.
Я оглянулся и понял, что Эхо поверила сразу: зажала рот руками, отступила, но ужас в её глазах был живым, в противовес эмоциональной коме, владевшей ею после того, как нас поймали. Её отпустило. Ещё бы: вот уж на что я не был похож, склоняясь над агонизирующей старухой, так это на невинную жертву.
Карге же потребовалось время, чтобы осознать, что я не шучу, и завести прерываемые кряканьем и онемением мантры - «Ты же мой сыночек, я же тебя выносила, себялюбивая тварь, я же тебя выносила...».
- Не позаботившись о том, чтоб хоть кто-то мог выносить её, - прошипел мой призрачный, настоящий брат.
Вспышки его жалости были подобны коротким замыканиям, но ровным, слепым, всеобъемлюще чёрным светом горело его отчуждение - солнце полуночи, отменяющее старуху, душные ковры, клеёнчатые занавески.
Мной же правили азарт и любопытство, на языке больше не вертелось «Живым не возьмёте», я наслаждался моментом и весело бесился от пакостного «Сыночек, сыночек...».
Метнувшись в ванную, я сорвал со стены гнутое зеркало, попутно выломав ржавые скобы. Вновь нависнув над каргой, ободряюще улыбнулся, хотя щербатые края стеклянного квадрата впивались мне в руки.
- У меня есть противоядие, самозванка.
- Сыночек...
- Посмотри на себя. А теперь на меня. Найдёшь сходство - останешься в живых. Не найдёшь - тем более. Ну? Признайся: ничего общего. Ты умудрилась меня родить, но это - случайность, тасовка колоды. Я тебе никто.
Минуты шли, старуха искала семейное сходство. Так и скончалась.
***
- Ты же знаешь, что можешь вернуться ко мне? - заговорила Эхо через день после похорон. - Вернуться, потребовать помощи или чая с бутербродом, уйти, ничего не объясняя. Помнишь, что Виа тоже всегда тебя ждёт?
А ведь я не собирал вещи, не закидывал удочку на предмет исчезновения в неизвестном направлении, не расставлял силки аргументов в пользу смены локации. Я работал суфлёром до и во время погребения, потом срывал клеёнчатые перегородки, освобождал подоконник, пересаживал чахлую, не убиваемую растительность в новые горшки и кадки, помогал Эхо тащить к мусорным бакам тряпичный хлам, ковры, гнутый квадрат зеркала, разобранную мебель - кроме слепого трельяжа и дивана Алы - но камертон старшей из сестёр ловил недоступную слуху волну: я не останусь.
- Думаю, тебя Виа тоже ждёт, - осторожно ответил я.
- Позже. Нам рано дышать общим воздухом. Она спросила: «Надеюсь, вы догадались пырнуть покойницу осиновым колом?». И засмеялась натужно. Вот и у меня всё - натужное. Даже кадкам на полу, о которых мечтала, радуюсь через силу. Не буду говорить, что тоскую по маме. К чему очевидная ложь? Не буду говорить, что не счастлива тишине и свободе, но упрёки ещё со мной - зачем везти их к сестре? У неё своих навалом.
Я кивнул, пряча улыбку: легче избавиться от жвачки в волосах, смолы и герпеса, чем от комплекса вины, однако на лице Эхо, изъеденном кратерами шрамов и кровавыми язвочками, за последние дни не вызрело ни одного бутона с толстым, жемчужно-гнойным стержнем.
***
Странные дела творятся. С приветом. Без привета не творятся. О чём я и рассуждаю, спускаясь по лестнице:
- Как выяснилось, организовать мне чистилище очень просто, и основной элемент - не отлучение от красоты и динамики, не навязывание «ближних», которых я и «дальними» называть не желаю. Сделайте так, чтобы я себе не нравился - и готово, остальное приложится. А ведь я даже не верю в искупающую силу страданий. В подспудное влияние других на тело и душу - верю, только если сам наделяю кого-то властью - вот, например, тебя, любезный брат. Надеюсь, ты меня слушаешь? Однако полюбуйся: загремел в чистилище и проболтался в нём с «рождения» до «четырнадцати». Опасный период, когда всякое существо - скорей пластилин, чем мрамор. Впрочем, кто первый сказал, что в чистилище положено страдать? Чистилище, химчистка... Логично предположить, что в местах подобного рода учат смывать всё, что налипло против твоей воли, обнажать не суть, так любимую маску. Что ж, в таком случае, я недурно поработал мочалкой. Запах ментола выветрился не до конца... Или это холодок одиночества? Посмотрим, что дальше. Игровой закон: от уровня к уровню сложность возрастает.
- От уровня к уровню... - встревает призрачный брат. - От круга к кругу. И с каждым кругом температура падает на пару десятков градусов.
- Кто-то перепутал чистилище с адом? - подначиваю. - Впрочем, аллюзии на Данте неуместны.
- Его картина мира слишком вертикальна, - вдумчиво соглашается незримый собеседник.
- Избави меня боже от дантевского рая, - не затыкаюсь. - Да и на его чистилище я бы не подписался. Я такого не заслуживаю. И ты не заслуживаешь.
- Если каждому по заслугам, камер в аду не хватит.
Эфир прерывается, но я смеюсь в пустоту:
- И на какой обочине ты выкопал сию изысканную формулировку?
Прыгая через ступени, я катаю в ладанке одинокий, гладкий, как пуля, камень. Не знаю, где и когда пригодится, но знать не обязательно. В конце концов, в режиме «Живым не возьмёте» я точно обрадуюсь, вспомнив о заначке. Но гораздо интересней...
- Слышь, что будет, если разделить пополам шесть-семь унций прозрачной воды с мутным секретом? Надо проверить. Я к тебе, между прочим, обращаюсь.
Очень приятно иметь в виду, что Эхо и Виа рады предоставить мне спокойную бухту, но, полагаю, увидимся мы с ними нескоро. Идея завалиться в «химчистку» и выбрать новую шкурку пересекает сознание и гаснет. Теперь каждый шаг, каждая петля приближает меня туда, где мне хочется быть, а подходящий костюмчик сам ляжет на плечи.
Зажмуриваюсь, предвкушая солнечный ливень, и толкаю дверь.
«Ну, полетели», произносим мы одновременно.
_________
...занавес
_________
читать и скачивать "Чистилище с приветом" можно здесь
https://author.today/work/75296
Послушать аудио-версию - в группе в вк: https://vk.com/ecstatictotaketheblame
_________
Сводки.
Спасибо анониму, благодаря которому мир сегодня узрел последний акт "В чистилище с приветом".
У нас есть 22 главы "Иерихона", мы на финишной прямой: осталось собрать 7 035 р на четыре главы и эпилог.
Напоминаю, что взять трубу и разрушить стены можно, нажав на кнопку донат в вк https://vk.com/ecstatictotaketheblame или спросив номер карты в личке.
Обещание экземпляра за донат от 500 в силе.