У меня на кухне стоят два стула:
Один – для меня, а второй для обиды.
Она избегает расспросов людей
И стремится, чтоб вместе нас не было видно.
Приходит как поезд - по расписанию.
У нее ключей нет, она стучит изнутри.
Посмотрю сквозь стекло на стене в отражение:
Что стоишь над душою? Там открыто. Входи.
Она достанет запить, я уберу все предметы,
Что режут и колют, подальше от глаз.
«Опять тебя бьет». Нет, я просто упала
И ударила где-то раз семь лицом в грязь.
«Однажды не встанешь».
«Он семь раз - ударит, восьмой раз – убьёт».
Пусть так и напишут потом на могиле.
А все, кто молчал, рядом бросят венки:
Соседи, подруги, однофамильцы.
«Я тебе помогу. Будем действовать быстро»,
Что? Собьём как щенка и отнесем на обочину?
Я презираю надежду, как сын-наркоман
Любого без дозы, кто хочет помочь ему.
Зажгли фонари. Тишина. Многоточие.
Юбилей. Сорок лет. По поверью нельзя,
Но ты все равно настоял, чтоб отметили.
Сын приехать не смог, тёща рано ушла.
Остались лишь пьяные в усмерть свидетели.
Обида сидела справа. Тоже в платье
Закрытом под горло высоким воротом.
Ничто так не красит бесстыжую правду,
Как улыбка от уха и молчание - золото.
Сюрприз от жены. Все взошли на балкон
И для тоста подняли шампанское вверх.
Как Гэтсби тогда ты с фужером стоял,
А на фоне в расфокусе трескал фейерверк.
С днем рождения.
Обида ударом влетела с разбегу,
И вместе с тобою упала вниз.
Хозяин мгновенно разбился о плитку,
Как любимый когда-то китайский сервиз.
Я кормила бездомных собак за двором,
За жизнь не обидела ни одной мухи,
А села на гвоздь по сто пятой статье
Как батарейка в часах на обшарпанной кухне.