Почему я постоянно говорю о церкви?
Большое искушение – быть понятным.
Большая наивность – потребность взрослых людей
держаться вместе, чтобы никто не догадался
об их одиночестве.
Хватает услышанного в детстве, чтобы понять,
с чем ежедневно приходится иметь дело:
вот красители метафор,
способные претворить воду в кровавое столовое вино;
вот сердце Христово – открытое, словно
концертный рояль, который снова сыграл
что-то академическое в пустом зале;
вот я – оставленный кем-то среди общины,
поставленный кем-то перед необходимостью
воспринимать историю смерти и жервенности,
как семейную историю,
повторяю за старшими проклятия,
переложенные в хоровое пение,
пою вместе со всеми,
люто верую.
Люто верую в зелень, которая каждый год
перекрикивает кирпичную кладку, как перекрикивает
профессоров возмущённая аудитория.
Люто верую в луну, что растёт, как гнев
возле левого лёгкого майского неба.
Люто верую в литературу,
Которой обогревают печи
В детских домах.
Один язык, одни слова –
и для страсти, и для статистики.
Единственный для всех май.
Единственный для всех огонь.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)