В Краснодаре Любовь Галицкая подарила мне книгу кубанского поэта Н.Зиновьева «Призрак оптимизма» и я открыла для себя давно известного поэта. Стихи в основном состоят из 1-3 коротких строф. Искусство писать кратко сродни воинскому: если не нанесешь неожиданный удар, упадешь сам. В глазах читателя. А он пусть падает. И пусть радуется, что упал: значит, жив (помните, как в песне: «не потому, что сердцу больно, а потому, что есть оно».)
Вот пример одного такого стихотворения.
Меня учили: «Люди-братья, И ты им верь всегда, везде».
Я вскинул руки для объятья И оказался на кресте…
Или
Как ликует заграница
И от счастья воет воем,
Что мы стали на колени.
А мы стали на колени
Помолиться перед боем…
Николай Зиновьев - автор двенадцати поэтических сборников, но, думаю, может остаться в литературе и несколькими страницами своих стихов. Много премий, одна из них – лауреат международного конкурса «Поэзия третьего тысячелетия». Читаю и понимаю, что возвращаюсь во второе тысячелетие, в век девятнадцатый, в российскую глубинку. Вполне это может быть и двадцатый век, и двадцать первый, ибо ничего в ней не меняется и вряд ли изменится. И хотя грустна эта глубинка, я лично очень этому радуюсь. Потому что не хочу ни в новом тысячелетии, ни в новом веке, ни в новом году ни техногенной роскоши, ни безупречного гламура, ни стерильной клумбы. Тем более, не хочу того человека, который создал такой мир и для которого это создано. Если уж другого не дано, пусть будет бедная, печальная страна, но страна, сохранившая свою Душу. Пусть жить в ней будет лучше тот, о ком поэт сказал: «Молча пил водку сумрачный парень, Прятал взгляд, что был хмур и тяжел. Из-за столика встал и на паре Заскрипевших протезов ушел», чем трезвый русский олигарх, разместивший деньги и детей за границей. Можно бесконечно иронизировать над обреченностью на скудость выбора, но только при этом герое можно сохранить землю и не погубить ей. Не надо нам её богатств, пусть она живет.
Судьба России - вопрос, который никогда не сходит с «повестки дня», но, по-моему, никогда он не вставал с такой потерянностью, как сейчас. Стремительно разваливающаяся империя – это трагедия, а не триумф демократическим ценностей. Я готова отказаться от этих ценностей, если надо платить плевками в свою родину, если надо рвать её на части и выяснять, без какой части тела она целее: без кавказской на юге или … Впрочем, все остальное мы уже оторвали и еще рвут те, кто уверен, что либо управляет ею, либо защищает её.
Россия
Под крики шайки оголтелой Чужих и собственных Иуд,
Тебя босой, в рубахе белой На место лобное ведут.
И старший сын указ читает, А средний сын топор берет,
Лишь младший сын ревмя ревет И ничего не понимает…
Иногда возникает ощущение, что страна мчится к своей гибели, все это понимают, но ничего не могут сделать. И отчаяние охватило всех сыновей : и старшего умного, и среднего, который так и сяк, и младшего дурака . И начинаем искать виновных, рвать чубы другу другу или порываться сделать это. Сегодня о судьбе России, похоже, не думают те, кто взялся ею управлять, а зачем, когда можно взять на вооружение осмеянные некогда технологии.
Железный занавес.
Рухнул занавес. И что же? И решили господа:
Пропадать ему негоже. Эй, подать его сюда!
Протащили по болотам, Тяжеленный паразит..
Между властью и народом Он теперь у нас висит
Некоторые строки читаются как скороговорка, и ты бежишь за ними, но вдруг понимаешь, что от них не убежать. То ли хвост за собакой, то ли собака за хвостом, но когда добежишь до короткого конца, вдруг увидишь свежепотрошенную собаку, которая дымится жизнью, как бы напоминая, ради чего она вывернула сама себя. И ты остаешься со странным чувством невозможности уйти просто так и быть иным, ибо жертвоприношение перед тобой совершилось, ты призван был его увидеть, и оно еще ждет твоего внутреннего жеста - во имя себя и тебя.
На беду собака воет. Сад в тумане, как в дыму.
Ум для сердца яму роет, Сердце сеть плетет уму.
Сердце ноет от разлада, Ум собой по горло сыт.
И туман на клочьях сада, Как повешенный, висит…
Можно ли раскрыть несколькими строками поругание жизни и обыденность её демонизации сегодня, сохранив при этом небесную высоту человеческого духа и земную осязаемость отторжения им зла? Сколько же вобрали в себя вихревые потоки стихотворения «Перед встречей», если в его свистящий аркан попадает тот, кто думал о своей вненаходимости, и даже если ему удалось уклониться, ожог от свиста или свою дозу облучения он обязательно понесет. Кто не облучен этой темой, тот просто мертв.
Перед встречей.
На ветру дрожит осинка, Хлещет веткой по глазам:
Не гляди, как гроб из цинка Из Чечни летит в Рязань.
Но летит под небесами Гроб, и воет, и свистит.
А навстречу из Рязани Материнский крик летит.
Сердце бьётся, время мчится, Боже правый, сохрани,
Чтоб не видеть, что случится, Когда встретятся они.
В стихах Зиновьева отразилась русская душа в том, что делает её великой вопреки горечи существования. «Не потому, что вдруг напился, Но снова я не узнаю- Кто это горько так склонился У входа в хижину мою? Да это ж Родина! От пыли Седая, в струпьях и с клюкой…Да если б мы её любили, Могла бы стать она такой?!.»
Так много горечи в стихах. Но не только. Видели когда-нибудь, как клубится легким дымом вулкан? Можно, не думая о том, каким он может быть, наслаждаться его еще ленной красотой. Но невозможно не помнить, чем чревата подземная стихия и какая лава может клокотать в нем, чтобы ответить на глухие вызовы земли или на свою собственную стихию. В стихах Зиновьева то можно узнавать как будто привычные для темы России мотивы («Россия, нищая Россия…»), то можно внутренне аплодировать его очередному разящему лаконизму, сохраняя при этом ощущение созерцательности, а значит безопасности в пространстве авторского мира, но иногда энергия ритма и глагола словно обуздывает вздыбившегося коня или смотрит ему вслед взглядом обуглившейся и вновь готовой к жизни мощи бессмертия:
Легенда
А свои голубые глаза Потерял я в двенадцатом веке,
При внезапном степняцком набеге Они с кровью скатились с лица.
И тогда, чтоб за гибель семьи Печенег не ушел от ответа,
Я их поднял с горелой земли, И с тех пор они черного цвета.
Можно, читая Зиновьева, увидеть те же поля, реки и травы, воспетые всеми поэтами до бесконечности, и вдруг - легкое оптическое изменение- и вот уже увиден ты:
В степи
Прикрылась дымкой даль простора, В речушке морщится вода,
Белеет «кашка» от позора, Краснеют маки от стыда,
Глядят испуганно ромашки, И даже ветер теплый зол
За иностранную рубашку, В которой я сюда пришел.
Малая родина- и дитя, болезное и любимое, она же - опора и святыня. Вроде традиционно для поэта, но конец- абсолютно авторский, индивидуальный. Не знаю, как вы, а я не успела уклониться от удара…
Я гляжу на стожки, на болотину,
А курган у реки, на поскотину.
И сильнее, чем прадед и дед,
Я люблю свою малую родину…
Потому что большой уже нет
Но сколько нам останется глядеть на свою малую родину, если большую мы разрушаем сами?
А он всё ближе, страшный день. Нам со стола метнут окуски,
Как будто псам. И даже тень На землю ляжет не по-русски…
Не умирай, моя страна! Под злобный хохот иноверца.
Не умирай! Ну, хочешь, на! Возьми мое седое сердце.
Странно. Вот здесь вроде я должна обидеться. Иноверка. Лицо кавказской национальности. Чурка. Так на этой строчке, наверное, обрадуются все те, кому инородцы поперек горла. Те, которому хочется найти в каждой строчке боли за свой народ, этнос, нацию- как правильнее? – найти ущемление своего права. Яне хочу искать и не нахожу. Я хочу, чтобы русская национальность сохранилась и сбереглась, со всей своей самобытностью, со всей свой культурой, языком, обычаями, а главное-числом. Как не вспомнить рубцовское: Россия, Русь! Храни себя, храни! Но за два столетия жизни в составе России русское начало дало и мне свою кровь, это родное. Русская литература и культура формировали мое поколение, и русское- это и мое родное. Кто хочет разделить во мне пополам эти две стихии –кавказскую и русскую? Где он проведет эту границу? Целое поколение сформированных советской властью – это те, на кого сегодня можно опираться, чтобы можно было соединять швы на теле страны, которые упорно разрезают «патриоты». Мой дед защищал Россию в войне с фашизмом, более 50 Героев Советского Союза из маленького Дагестана- через эту историю переступим?
Сформировать образ Кавказа по образу преступника и негодяи - вот последний гвоздь в крышку гроба страны. Среди каказцев не меньше «русских», чем в самом русском этносе. И чтобы спасти страну от развала, надо биться за каждого из них, то есть искать точки согласия, а не разъединения. Но эту ювелирную работу кто будет проводить и кто сможет? И кто захочет? Долгие упорные годы кропотливой работы или мгновенные погромы, однодневная резня или иная форма реагирования живущих одним днем, скорохватов. Если интеллектуалы (ты слышишь, Константин?) и двуклеточные порождения девяностых, гламура и желтых СМИ объединяются в этой позиции, молись, страна! Никто не выиграет. А что интеллигенция?
Интеллигенция.
Пусть не всегда была ты стойкой И горькую пила украдкой,
Но всё-таки была прослойкой А нынче стала ты прокладкой.
Вернусь к Зиновьеву. То есть к тому, кто и как прочитает эти строки. Думаю, что подлинный облик поэта формируется лишь во время встречи его с читателем. Я нашла ответ у Зиновьева
Кавказ
Где чары южной ночи синей? Лишь звезд, как выстрелов, не счесть.
Тут начинается Россия, Или кончается? Бог весть.
***
Вспоминаю прошлогодний Волошинском фестиваль. Разные были там поэты, очень многие мне понравились. Перезнакомились. Но были авторы, которые меня удивили. Бывает и такая поэзия, оказывается: гладкие рифмы, особая заумь, легкость плетения, каждое слово или строка понятны, а в единое не собираются, нет смыслов, распадается стихотворение на части. И непонятно, зачем, для чего все эти технонавороты и необычные метафоры.
Есть поэты, в стихах которых только метафору и заметишь. И есть метафоры, от которых только счетчик в голове щелкнет: еще один удачный прием. А есть метафоры, от которых сносит голову, дух переводишь долго. А есть стихи, в которых как будто ничего нет, и слова самые простые, простые, как черный хлеб, привычные, как вода в стакане. А попадают – насмерть. И остается – родиться вновь. Так происходит
Встреча
Встретил в поле старушку в пальто, Хоть и жаркая осень стояла.
«Все не то, все не то, все нетто», - Как заклятье, она бормотала.
И загадка внезапная, тусклая В душу мне, как слеза, заплыла:
«Ты, бабуль, не Поэзия ль Русская?» Она горько сказала: «Была…»
2011г.