Загадка Мастера. Языки искусства

 
Эссе с лирическими отступлениями.
Тома исписали, сотни диссертаций защитили, а загадку так и не разгадали. Как рождается творчество? В какой точке пересечения внутреннего и внешнего и в какой форме их существования можно приблизиться к разгадке?  Творчество целомудренно и рождается в тиши, в одиночестве. В работу уходят, как в монастырь. И существуют они, как две стихии Тютчева, ночь и день - работа и отдых, жизнь и творчество, дом и работа. Примерно так я представляла жизнь художника. Уйти в идеальное, чтобы четче прорисовывать контуры реального. У Веры Агошкиной все не так.
Ищу и не найду хотя бы призрачной грани между ними: жизнь как беспрерывное творчество, и творчество как беспрерывная жизнь. Что может заставлять сутками жить на работе, не знать ни отдыха, ни отпуска, и одновременно, производя впечатление баловня судьбы, богемного художника, работать до изнеможения? А если ты еще при этом всегда в окружении людей? Но это тоже щедрый дар - сделать всех соучастниками своего творчества, творя у всех на глазах и одновременно  в глубинах сознанья. Не день и не два во время подготовки к работе на всех мыслимых горизонталях и вертикалях  маленького кабинета рериховскими мазками висят, ниспадают, струятся ткани. «Они со мной разговаривают, - улыбается Вера. - Одна говорит: «Смотри, как я струюсь», другая шепчет: « А я держу фактуру», третья манит: «Смотри, как я нежна».
Год кропотливой и вдохновенной работы, и вот, наконец, готова кол-лекция «Остров женщин». Когда работа завершается, все эти безумные дни и ночи колоссального напряжения, поисков кажутся самыми счастливыми, полными того упоения трудом, которое может понять только одержимый творчеством человек. Между предыдущим и предстоящим показом - четыре года. Скороспелые решения и погоня за внешним и минутным успехом - для дилетантов. У Мастера работы вызревают, вбирают в себя и опыт прошлых поколений, и дыхание новой поросли, зов прошлого и движение настоящего. От коллекции к коллекции, не повторяясь, воплощая бесконечные грани народного искусства, раскрываются разные женские судьбы, из многоцветья которых складывается некий собирательный характер. И с удивлением вглядываясь в эти образы, вызванные к жизни художником, узнаешь в них себя и больше, чем себя. 
Когда недавно в Лакском театре блистательно прошел спектакль «Весенний ветер», я, впервые в жизни за сорок лет пришедшая на спектакль на родном языке и привыкшая воспринимать свою культуру как прекрасную, но в чем-то периферийную и маленькую часть мировой культуры, была потрясена открытием всемирности своей национальной культуры. Я, умом сознавая ущербность своей позиции с точки зрения неких патриотических взглядов, ничего не могла сделать с чувством предпочтения европейской традиции. Я глупо и наивно полагала, что знаю, что такое народное искусство. Уж очень постарались ремесленники от культуры законсервировать прошлое, ратуя за сохранение на их убогий взгляд традиций, тщательно засушить и выдать плоский суррогат воображаемого искусства за его подлинный образ. Но то, что я увидела на сцене, перевернуло меня. В народном искусстве я вдруг увидела органическое и глубинное существование всего того, что казалось присущим другим культурам. Испанская страстность, французское изящество, итальянская нега и многое другое - все было в неповторимо живой и карнавальной стихии лакских песен и танцев. И давно не слышан-ные мной не концертные, а народные песни разбудили во мне невесть где дремавшие чувства, когда в я ощутила себя частью этого прекрасного народа, а в его лице - дагестанского. Нет, и не исчезала родовая и глубинная связь со стихией своего народа, талантливого и мудрого, в котором есть все прекрасное, возвышенное, житейски - лукавое и величественное, ностальгически- щемящее и героическое, самоотверженное и глубоко личностное, озорное и ранимое. И лились сами собой слезы из глаз от счастья, как после долгой разлуки, от обретения и узнавания себя, и не было их стыдно, а было чувство приобщенности всех друг другу и еще чему-то  высокому, было удивительное ощущение родства и близости всех, живущих не только на моей маленькой земле, но и во всем мире. А это рождало непередаваемое чувство гордости за свой народ.  В перерыве сидящая рядом со своим сыном старая женщина говорила моей маме: «Как хорошо, что дети нас привели сюда». Мама радостно кивала ей, они обнялись, незнакомые друг другу. Мы, взрослые дети, хотели порадовать стариков, приведя их на спектакль: пусть вспомнят свое прошлое. Но радость оказалась другой. Она была вызвана ощущением единства всех вне возраста в общей народной судьбе. Это было такое глубинное обнаружение своих корней, того, что есть в тебе помимо твоего осознаваемого «я». И оно приходит в некий час в движение, поднимается откуда-то изнутри, и в тебе начинает говорить родовая память народа. И при этом ты осознаешь, как богат тем, что обнаружилось в тебе, что народное искусство есть старейшая аристократия духа. Наверное, ради таких минут и существует театр как высокое и подлинно народное искусство.
Вера, прости мне такое большое отступление. Но именно это чувство рождают твои коллекции. (Кстати, актеры Лакского театра играли в твоих костюмах). И я теперь понимаю, почему для тебя неисчерпаема тема народного искусства. Это кладезь. Ты говоришь, что источником любого современного костюма является народный костюм. Ты веришь, что есть тесная связь между народными костюмами всех времен и всех народов. Я не спорю.  Достаточно посмотреть на твои рисунки и на твои коллекции. Кстати, когда ты вспомнишь, что ты не только модельер, но и  талантливый художник, чьи рисунки уникальны? Много лет назад, будучи в студенческой экспедиции, ты попала на балхарскую свадьбу. Тогда ты заболела этой темой. Более полусотни твоих рисунков, набросков с той свадьбы, совершенны по легкости и точности линии, и в каждом рисунке - жест и судьба. У твоих героинь нет  выписанности лиц, только легкий контур, но каждая из них неповторима. Они узнаваемы в повседневности быта для тех, кто знаком с дагестанским селом, но как надо любить их и чувствовать, чтобы от каждого рисунка веяло жизнью и теплом! Это тепло от направленности взгляда художника: не со стороны, не из каких-то иных времен и пространств, а изнутри, из той вечности, где «дольше века длится день», где пересекаются миг и века. И всем ясно, что ничего лучше этого мир уже не придумает: лучше женщины, набрасывающей платок, женщины, присевшей у колыбели, в раздумье остановившейся с серпом у дороги, беседующей с соседкой или вращающей гончарный круг. Вот почему так прекрасны твои костюмы: они не только идут от народных истоков. Дело еще в том, что в каждом из них живут свой образ и судьба. Твои недавние рисунки к фильму «Хаджи-мурат», который так хотел снять и не успел Э. Лотяну, создают образы утонченных и сильных женщин, изысканных и горделивых, скромных и излучающих достоинство, загадоч-ных и простых, печальных и лукавых, - так много эпитетов, а самый глав-ный все не могу найти. За всеми этими образами - бесконечный труд пости-жения старины и магия его обновленного воскрешения. Ты не перестаешь изумляться таланту и мастерству народа, ищешь и находишь в архаике самый немыслимый авангард. Когда ты работаешь над коллекций, одновременно идет поиск музыки и стихов. Вне их не может быть полнокровного существования человеческой души. Почему месяцами ты слушаешь одну и ту же музыку?- не перестают удивляться друзья. И ты улыбаешься, потому что знаешь, что где-то там, в каких-то непостижимых глубинах путешествия в единое поле человеческой культуры, ты найдешь единственно нужную мелодия для твоих горянок. А потом неизбежно появятся слова, те слова, за которые судьбой платила Анхил Марин, слова, которыми ранила всех Щаза из Куркли, те слова, которые вплела Фазу в орнамент нашего искусства. Мы знаем нашу женщину, задавленную в историческом прошлом общественным, религиозным и семейным гнетом. Но знаем ли мы истинную душу горской женщины? Вглядитесь в нее и возрадуйтесь своему богатству. Научились ли по-настоящему ценить ее наши мужчины? Лишь Махмуд и Расул смогли воспеть их, навсегда присягнув Любви. 
Кому не дано внимать поэтическим строкам, тот откроет тайну  даге-станских женщин через искусство Веры. И хотя  Вера говорит, что она все пытается воплотить и показать миру красоту и тайну горских женщин, что ей никак не удается выразить до конца то великое, природное, гармоничное и совершенное, что есть в них, что тема женщин так же неисчерпаема, как тема земли и жизни, я почему- то думаю, что из многих моих соотечественников Вера ближе всех подошла к этой тайне. И еще я вспоминаю рассказ Веры о том, как ее бабушка, которая всю жизнь не расставалась с иглой, запрещала ей шить, она-то знала, как тяжек этот труд. И я думаю, какое большое сердце и какое великое трудолюбие нужно было иметь маленькой русской девочке, чтобы заболеть так всерьез и навсегда дагестанской культурой, чтобы суметь открыть и преумножить его сокровищницу. Загадка творчества связана с личностью художника. Ведь сказал же некогда великий Россини: «Дайте мне счет из прачечной, и я положу его на музыку».
Дагестанская правда, 4.12.2003г.