В тридцать прошедших весен
сумасбродной была погода.
Каждое облако плыло и пухло паром,
идущим от поля, вспаханного отцами,
поднятого гребцами корабля,
кормчим потопленного без сожаленья
у берега нового континента.
Сколько на дно пошло матросов?
Скольким клевали глаза альбатросы?
А кормчий серебро хранил по карманам.
Но зря.
Весна вспухла и пролилась дождем,
штормом прошла по весям,
молнией, запалив леса.
Кормчий не сегодня, завтра высохнет трутом,
и сгорит в огне лесного пожара.
Останется ничьим серебро,
тридцать лет носимое в кармане,
чтобы изображать богатство.
Даже на утлой лодчонке не нужен был кормчий,
в сумасбродную весеннюю погоду
потопивший свое судно у берегов чужого континента,
когда эбеновые женщины
выходили к берегу океана отмывать добела
своих чумазых младенцев.
Но зря новые матросы надеялись,
что на борт кораблей не взойдут те,
кто готов за серебряный звон
колупать обшивку трюмов
и молиться даже на малую течь.
Они говорят, как прекрасен подвиг
погрузить в пучину пошлый гнилой
остов и дать будущим поколениям новые корабли.
Но за словами слышится подлая трель чужого серебра.
Каким страшным будет пожар,
когда все они превратятся в трут,
а при погоде сухой и ветреной
однажды придет гроза.