РОБЕРТ СЕРВИС
(1874 – 1958)
Из сборника «Ballads of a Bohemian» (1921)
THE PHILISTINE AND THE BOHEMIAN
МЕЩАНКА И БОГЕМЕЦ
Она была мещанкой элегантной,
А он богемцем с участью превратной.
Она была вся модная без спору,
А он носил накидку и федору.
Она была объята светом нежным,
А он — лохматым, мрачным был, небрежным.
На Де-ля-Пэ она, прекрасная, блистала.
Рю-де-ля-Пэ его всегда влекла и звала.
Барклай и Делл она читала несомненно,
А он цитировал по памяти Верлена.
Она толк знала в бальном танго, не в кубизме,
А он неплохо разбирался в вортицизме.
И Франц Легар был для нее родной и близкий,
Ему же душу грели Штраус и Стравинский.
Она любила элегантность, он — искусство,
И были разными их помыслы и чувства.
Но как бы каждых полюса не расходились,
Они увидели друг друга и влюбились.
В свою мансарду он, пустую, как и прежде,
Пришел восторженный, с опаской и в надежде.
Он глянул в зеркало поспешно, как мужчина,
Гримасу скорчил и одно сказал: «Козлина!»
Взял в руки ножницы и состригать стал патлы.
(Бородку сбрить иль оставить? Вот уж вряд ли!)
Схватил он волосы и начал стричь! Чик! Чик!
И космы длинные опали в тот же миг.
Он побежал к портному, как на трубный зов,
И заказал себе с десяток пиджаков.
Он заказал себе пальто и пару брюк,
Что носит денди и его ближайший круг.
Купил носки, воротники и обувь он,
Чтоб совершать мог ежедневный моцион.
Когда приятели увидели его,
То изумились его виду от того,
Что стал как Браммелл, разбитной их сукин сын,
Такой красавчик, настоящий мещанин.
Домой пришла она (ее сердечко билось)
И глянув в зеркало, внезапно изумилась.
И тут же искорка в глазах ее потухла.
Она воскликнула: «Безжизненная кукла!»
Взяв в руки ножницы, она остригла букли,
Заправив за уши оставшиеся кудри.
Открылась шея грациозная мгновенно,
Как на картинах Ханта Холмана эффектно.
Она оделась в органзу в пастельном цвете,
Точь в точь как женщины Бёрн-Джонса и Россетти.
Под пояском одежда лёгкая вздымалась,
И ничего от прежней моды не осталось.
И с ней расстались ее прежние подружки,
Что культивировали рюшечки и мушки.
Она с волненьем свои чувства изливала,
Когда мазню от футуристов обсуждала.
Короче, сделала всё то, чтоб стать богемной
Французской женщиной, во многом современной.
И год прошел в надеждах, помыслах и страхах,
Как будто десять лет тянулись в охах-ахах.
Они вновь встретились… И подошли друг к другу,
И испытали чувство близкое к испугу.
Глядели с ужасом они, теряясь снова,
И не могли друг-дружке вымолвить ни слова.
«Она ли это?» — он подумал с содроганьем.
«Ах, он ли это?» — Всё закончилось молчаньем. —
Он — просто денди, элегантный и холёный.
Она — как лилия, цветочек обновлённый.
Но шок прошёл, они опять себя открыли,
И, наконец, присев, они заговорили.
Она о Бергсоне и Патере болтала,
А он о танцах и регтаймах карнавала.
Матисс с Сезанном предались ее разборке,
А он от девушек был Кирхнера в восторге.
Ей мил Чайковский Пётр был с Сезаром Франком,
А он был джазом восхищен, кто ниже рангом!
Они успехов не добились в жизни будто.
Она подумала: «Козёл», а он: «Зануда».
Они вдруг встали и поспешно распрощались.
Иллюзий нет, любви — конец, а так старались.
Он элегантность обожал, она — искусство,
И были разными их помыслы и чувства.
И какова мораль всей этой полной чуши? —
Быть не пытайся тем, кем стать не можешь лучше.
И если создан ты не кистью и не сценой,
Не стоит связывать себя, мой друг, с богемой.
А если склонен ты к козлам в венках из крина,
То не пытайся, друг, сойти за мещанина.
--
Рю-де-ля-Пэ — улица в центре Парижа.
Флоренс Луиза Барклай (1869—1921) — английская писательница любовных романов.
Этель Делл (1881—1939) — английская писательница низкопробных любовных романов.
Поль Верлен (1844—1896) — французский поэт-символист, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.
Кубизм — модернистское направление в изобразительном искусстве, прежде всего в живописи, зародившееся в начале XX столетия во Франции.
Вортицизм — направление авангардистского искусства начала XX столетия в Англии, близкое к футуризму.
Франц Легар (1870—1948) — венгерский и австрийский композитор.
Иоганн Штраус (1825—1899) — австрийский композитор, признанный «король вальса», автор танцевальных произведений и популярных оперетт.
Игорь Фёдорович Стравинский (1882—1971) — русский композитор. Один из крупнейших представителей мировой музыкальной культуры XX века.
Джордж Брайан Браммелл (1778—1840) — английский денди, законодатель моды в эпоху Регентства.
Уильям Холман Хант (1827—1910) — английский живописец, один из основателей Братства прерафаэлитов.
Эдвард Коли Бёрн-Джонс (1833—1898) — близкий по духу к прерафаэлитам английский живописец.
Данте Габриел Россетти (1828—1882) — английский поэт и художник. Один из крупнейших прерафаэлитов.
Анри-Луи Бергсон (1859— 1941) — французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни.
Уолтер Патер (1839—1894) — английский эссеист и искусствовед, главный идеолог эстетизма — художественного движения, исповедовавшего девиз «искусство ради искусства».
Анри Матисс (1869—1954) — французский художник и скульптор, лидер течения фовистов.
Поль Сезанн (1839—1906) — французский художник-живописец, яркий представитель постимпрессионизма.
Эрнст Людвиг Кирхнер (1880—1938) — немецкий экспрессионист живописец и гравер.
Сезар Франк (1822—1890) — французский композитор.
--
The Philistine and the Bohemian
She was a Philistine spick and span,
He was a bold Bohemian.
She had the mode , and the last at that;
He had a cape and a brigand hat.
She was so riant and chic and trim;
He was so shaggy, unkempt and grim.
On the rue de la Paix she was wont to shine;
The rue de la Ga;t; was more his line.
She doted on Barclay and Dell and Caine;
He quoted Mallarm; and Paul Verlaine.
She was a triumph at Tango teas;
At Vorticist's suppers he sought to please.
She thought that Franz Lehar was utterly great;
Of Strauss and Stravinsky he'd piously prate.
She loved elegance, he loved art;
They were as wide as the poles apart:
Yet -- Cupid and Caprice are hand and glove --
They met at a dinner, they fell in love.
Home he went to his garret bare,
Thrilling with rapture, hope, despair.
Swift he gazed in his looking-glass,
Made a grimace and murmured: "Ass!"
Seized his scissors and fiercely sheared,
Severed his buccaneering beard;
Grabbed his hair, and clip! clip! clip!
Off came a bunch with every snip.
Ran to a tailor's in startled state,
Suits a dozen commanded straight;
Coats and overcoats, pants in pairs,
Everything that a dandy wears;
Socks and collars, and shoes and ties,
Everything that a dandy buys.
Chums looked at him with wondering stare,
Fancied they'd seen him before somewhere;
A Brummell, a D'Orsay, a beau so fine,
A shining, immaculate Philistine.
Home she went in a raptured daze,
Looked in a mirror with startled gaze,
Didn't seem to be pleased at all;
Savagely muttered: "Insipid Doll!"
Clutched her hair and a pair of shears,
Cropped and bobbed it behind the ears;
Aimed at a wan and willowy-necked
Sort of a Holman Hunt effect;
Robed in subtile and sage-green tones,
Like the dames of Rossetti and E. Burne-Jones;
Girdled her garments billowing wide,
Moved with an undulating glide;
All her frivolous friends forsook,
Cultivated a soulful look;
Gushed in a voice with a creamy throb
Over some weirdly Futurist daub --
Did all, in short, that a woman can
To be a consummate Bohemian.
A year went past with its hopes and fears,
A year that seemed like a dozen years.
They met once more. . . . Oh, at last! At last!
They rushed together, they stopped aghast.
They looked at each other with blank dismay,
They simply hadn't a word to say.
He thought with a shiver: "Can this be she?"
She thought with a shudder: "This can't be he?"
This simpering dandy, so sleek and spruce;
This languorous lily in garments loose;
They sought to brace from the awful shock:
Taking a seat, they tried to talk.
She spoke of Bergson and Pater's prose,
He prattled of dances and ragtime shows;
She purred of pictures, Matisse, Cezanne,
His tastes to the girls of Kirchner ran;
She raved of Tchaikovsky and Caesar Franck,
He owned that he was a jazz-band crank!
They made no headway. Alas! alas!
He thought her a bore, she thought him an ass.
And so they arose and hurriedly fled;
Perish Illusion, Romance, you're dead.
He loved elegance, she loved art,
Better at once to part, to part.
And what is the moral of all this rot?
Don't try to be what you know you're not.
And if you're made on a muttonish plan,
Don't seek to seem a Bohemian;
And if to the goats your feet incline,
Don't try to pass for a Philistine.