Луна мне шепчет что-то вроде песни,
На гэльском позабытом языке.
Мне слышится: «Умри и вновь воскресни
Ни с арфой, но с мечом в стальной руке.
Воспрянь и взвой на радость лютой ночи,
В живое сердце ненависть прими,
Забыв, чему учил и что пророчил
Посланник Божий, преданный людьми.
Угрюмо стань под траурные своды,
Хмельной призыв заслышав в тишине,
Немного обезглавленной свободы
Купи, не вопрошая о цене.
Лишь воину открыта вся планета
И нет серьёзных шансов у поэта».
« Довольно этой песни одичалой!-
Кричу луне, как в сумрачном бреду,-
Ты кажешься мне бледной и усталой,
Кровавую взыскующаю мзду.
Тебе ли о свободе распинаться,
Одной щекой застрявшая во мгле,
Ты с ярким солнцем вздумала тягаться,
Приспешников вербуя на земле?
Ни арфу, ни свирель с мечом разящим
Певец не перепутает вовек,
И мыслящим и честно говорящим
Рождён благополучный человек.
Оставь меня, двуликая смутьянка,
Когда в лучах рассветных сгинет ночь,
Ты вновь, как неуклюжая беглянка,
С небес высоких устремишься прочь.
И впредь не смей мне петь постыдных песен
На гэльском языке седых отцов,
На нём достопочтенный Талиесин –
Отец всех бардов, наставлял певцов.
Судьбою не обидит Бог поэта,
Коль не преминет тот держаться света!»
Подав свой голос твёрдо и сурово,
Подобно горцу с северных высот,
Услышал я луны контральто снова,
С рассветом покидавшей небосвод:
«Прости, певец, за горькие соблазны
И зла на деву ночи не держи.
Слова мои и скверны и напрасны,
Исполнены отчаянья и лжи.
Но как ещё могла бы я проверить
Правдивость всех написанных баллад?
Теперь твоим стихам я склонна верить,
А все свои слова беру назад.
Тебе я буду преданной подругой
И солнцу золотому я не враг.
Твоя судьба вовек не станет мукой,
Коль будет светлым взор и твёрдым шаг.
Из всех, известных мне, земных наречий
Лишь гэльское всегда ласкала слух;
Теперь пора сказать: До новой встречи,
Уже зарю приветствует петух!
Довольно испытаний на сегодня.
Свети и славься истина Господня!»