У мамы в спаленке, в шкатулке, на столе
Покрытом пенным кружевом салфетки,
Где спали бусы, пуговки, монетки,
Жила сережка–капля в хрустале.
Она была лучисто-холодна,
Цветной овал манил меня безмерно,
И если говорить уж откровенно–
Забрать ее хотелось мне всегда.
Но мама говорила:" Нет! Не смей!"
И плакала тихонько, и вздыхала.
Потом меня в макушку целовала,
Шепча кому-то:" Дочку пожалей!"
Я знала, что отец наш на войне.
А двор над заявлением смеялся.
Соседский Вовка тоже издевался:
"Припрется с автоматом на коне!
Придумала!!! Какая? Где война?
Мы победили. Из Афганистана
Войска ушли!" Я нос его достала,
Соплями красными ответил за слова.
Мы скоро помирились, и потом
Играли вместе, до темна гуляли.
Заснувшего бродягу увидали
Однажды под заброшенным мостом.
Ох, страшен был: заросший, словно черт,
Синюшных щек запавшие провалы,
И нету ног. Куда их подевал он?
Из рта беззубого слюна рекой течет...
Володька подмигнул мне:" Ну? Гляди!"
Ужом рука скользнула меж вещичек.
Назад летели стайкою синичной,
Вслед жалкий голос:" Малый! Не моги!"
У дома, отдышавшись, протянул
Друг ситный замусоленую тряпку:
"Я знаю, на подарки девки падки,"–
И, лихо сплюнув, шорты подтянул.
–Видала, как за мною побежал?
Рисковый я! Слышь? Для тебя старался.
– Дурак безмозглый, он и не пытался,
Мне показалось, что кого-то звал...
–Ты не заметил, что безногий он?
–Наверное отрезало по пьяни.
Проходу нет от беспородной дряни,
Нашла кого жалеть! Таких вагон!
Давай каках вонючих наберем
И закидаем дурака-пьянчугу.
– Фашист ты Вовка!
–То же мне подруга!
Я вовсе в Ольку с первого влюблен!
Обидевшись, Вован домой удрал,
Я ногти грызла, злющая, как кошка.
Из грязной рвани выпала сережка–
Хрустального стекла цветной овал...
Стекляшку молча стиснула в горсти.
Не понимая ничего, на миг ослепла.
Снежинками угаснувшего пепла
Летело: "Дочь...Марусенька...Прости..."