Когда приходила пора закрывать студию, она выключала терменвокс, смотрела, как гасли зелёные глаза индикаторов и несколько минут стояла, прислушиваясь к наступившей тишине, как бы переходя из мира искусственных звуков - тягучих, долгих, в мир звуков естественных - потрескивания остывающей аппаратуры, воркования голубей за окном, отдалённых голосов…
Иногда она зажигала сигарету, и выкуривала её, стоя у окна с ещё не задёрнутыми шторами и смотрела в сгущающиеся сумерки, словно стараясь почувствовать и запомнить и этот переход - из дня в ночь…Она почти видела себя со стороны - а может быть, и вправду видела, краешком глаза, силуэт, отражавшийся в стекле - удлинённое лицо, высокий лоб, нос, пожалуй, чуть длинноватый, чёлку и конский хвост длинных иссиня-чёрных волос. Огонёк сигареты тлел, отражаясь в стекле…"Удобная мишень для снайпера", - вспоминала она слова Часовщика и непроизвольно прятала огонёк сигареты в лодочку ладони. Потом, опомнившись, улыбалась своему инстинктивному движению, чуть морщила брови и встряхивала копной длинных волос - да, Часовщику с его профессией и кругом общения было чего опасаться, а кому нужна она - музыкант-одиночка, сама "вольный стрелок", и птица свободного полёта - ей нравилось представлять себя именно птицей, даже цвет оперенья менять не надо, пусть остаётся иссиня-чёрным камуфляжем безлунной октябрьской ночи.
Докурив сигарету, она ещё раз бросала взгляд на написанное за день, аккуратно убирала листы в большую папку с тесёмками и, заперев дверь, выходила из студии. Ключ следовало оставить хозяйке помещения, расплывшейся пожилой даме - коротко подстриженные седые волосы, красноватые глазки за толстыми очками, нередкий аромат нектара Диониса…Мамаша Кураж, как окрестила её про себя Льдинка, была довольно многословна, но, как это ни казалось странным, излишним любопытством не страдала, чем вполне устраивала девушку. ..