Эта осень особенно напоминала ей ту осень в Вене, когда она познакомилась с Часовщиком. Тогда стояла такая же погода - пасмурно, но тепло, и дождя не было, а дул сильный и ровный южный ветер. От степени бакалавра искусств Льдинку отделяло три месяца. Она тогда ходила на концерты Венского филармонического оркестра, жадно впитывая в себя музыку, и со сладким отчаяньем понимая, что насыщение невозможно, осознавая, что это уже форма зависимости, и гнала от себя эту мысль, да и не мыслила уже об этом, а слушала, дышала и слушала, и этим жила. А когда внутри трамвайного кольца вечерами зажигались фонари, и ветер срывал с головы шляпу, неумолкающий оркестр вдруг начинал жить своей жизнью, и иногда из атональности, из репетиционного шума, а временами внезапно, явственно и чётко, как сталкиваются лицом к лицу с человеком, повернувшим из-за угла, - рождалась мелодия, и тогда Льдинка поднимала к низкому серому небу счастливое лицо, и торопилась домой, и едва войдя, не раздевшись, бросалась к бумаге, и покрывала острыми, как клинопись, значками тяжёлые гладкие листы, время от времени отрываясь лишь для того, чтобы извлечь несколько звуков из тенор-саксофона…
В тот день она чуть не опоздала на концерт - подвели часы, и вошла в зал она за две минуты до начала лишь потому, что имела привычку выходить из дома с большим запасом, совершая пешую прогулку, часы же отстали минут на двадцать пять. И после концерта она, против обыкновения, пошла не через парк, а по узкой улочке, где во время одной из ознакомительных прогулок видела вывеску часовой мастерской. Её трудно было не заметить и не запомнить, - на кованной чугунной стрелке висели часы, оплавившийся, потёкший циферблат с картины Сальвадора Дали. «Мы сделаем ваше время послушным» - вещала расположенная рядом надпись. Льдинка открыла массивную резную дверь, и где-то вверху – «ми!» - мелодично звякнул колокольчик. Сначала она услышала звук - разноголосый оркестр механических цикад и кузнечиков, и потом, когда глаза привыкли к полумраку, разглядела десятки самых разных часов - от больших напольных часов с маятником, до аккуратных маленьких будильников, сверкавших хромом и никелем. Большинство из них были старинные, в резных деревянных футлярах. Из-за прилавка поднялся крепко сложенный мужчина лет тридцати пяти.
- К вашим услугам, фройляйн.. Внимательный взгляд из-под бровей, доброжелательный интерес. - Наручные часы?
- Да, вдруг стали опаздывать…Льдинка подняла запястье и отцепила часы.
- Таймекс…мужская линия Таймекс?!
- Вас это удивляет?
- Только не обижайтесь, ради бога. Я бы не удивлялся, если бы видел другие приметы спортивного стиля, сумку, или тяжёлые ботинки, или причёску «юнисекс». Эти часы - не ваш стиль, они выпадают из вашего образа и смотрятся чужеродно. Такие купит себе бойскаут, мечтающий быстрее повзрослеть, спасатель или турист-экстремал.
- А вам не откажешь в наблюдательности. Часы действительно не мои, это память. Они мне очень дороги.
- Извините…Представляю, как тяжело терять любимого человека…*
- Не муж. Брат. А вы догадливы удивительно.
- Он был спелеологом? Переключение на светодиодную индикацию очень удобно, когда приходится подолгу находиться в полной темноте.
- Крейг был альпинистом. Льдинка окинула взглядом обстановку мастерской, ряды часов и подошла к одним часам в футляре красного дерева. А сколько стоят вот эти часы?
- Вообще-то все эти часы не продаются. Коллекция, если хотите, деталь интерьера. Но то, что не продаётся можно сделать подарком…
- Они же стоят безумно дорого, я просто не могут принять такое чудо задаром!
- Хорошо, пусть это будет не задаром. Вы не согласитесь выпить со мной чашечку кофе? Мне пора закрываться на обеденный перерыв…