Жила-была на свете улица
Из города уходят улочки,
За хлебом выйдешь и спохватишься –
Ни газировки нет, ни булочной
И магистраль куда-то катится.
И дом растет длиннее тополя,
И так вокруг пантагрюэлево…
А этот, с булочной, прохлопали.
Зачем мне дом длиннее дерева?
И все бы ладно, все бы здорово,
Не жизнь ушла – чужая улица.
Но вот идешь – ничей – по городу,
А за углом родная чудится.
На верески и остролисты
Дождю, подснежнику, волнам,
Полету бражника молиться,
Смотреть, как падает луна
На верески и остролисты.
Как падают лицом в траву,
Руками землю обнимая.
Такое счастьем назовут.
Такое смертью называют.
Их будут звать Она и Он
В церковных книгах всех столетий,
В трагедии любых времен
И человеческих комедий,
Где безымянные слова
Еще плывут по океану
И ловят ветер рукава
И прячут бабочек в карманы.
………
Она однажды упадет,
Она склоняется все ниже.
Ясней глаза, бледнее рот,
И каменный, и неподвижный.
Блестят холодные виски,
Но это все уже не важно,
Что разобьется на куски,
Лишь губы разомкнет однажды.
Гиперборея
Стоит высокая луна,
Уже тепло, еще не пыльно.
На бабочках дневные крылья
Из набивного полотна.
Знакомый до утка узор,
До птиц, охваченных закатом,
До крика в небе: «Por favor!
Не возвращай меня обратно…»
Им никогда не повезет
Найти свою Гиперборею.
Чужая родина не ждет,
Звезда небесная не греет.
Они глядят из-под крыла
На атлантические волны,
И та, которая была,
Со дна вздыхает грудью полной.
Трамонтана
Потом от хохота гагар
Родятся лодочка и рыбка,
И жизнь, метнувшись на пожар,
Предпримет новую попытку.
Я полюблю ее другой,
Беспамятной и безымянной,
Кораблик подхвачу рукой,
Двоих найду из океана.
Двух рыбок положу в ладонь –
Серебряную, золотую,
Ее лицо, его огонь –
И ветром северным подую.
И назову луну луной,
А солнце именем испанским,
Где разлученные землей
Над Кадисом кружатся в танце.
Сойти
Луна. Рахманинов. Зима.
Тоска о родине и чуде.
Сойти бы, господи, с ума,
Как все порядочные люди.
Вести с Арагвой диалог,
Ходить с корнетом на дорогу
И верить родине и Богу,
Поскольку нет других дорог.
Смотреть с величием Казбека
На мертвый разум человека.
Туда, где Он по доброй воле
За каждого душевноболен.
Гроза (Без Отца)
Улыбка в воздухе сверкает,
Сбегает с неба скарабей.
Малыш оставленный играет
На медной папиной трубе.
Не страшно ангельские шутки
Из геликона рассыпать…
Мне на земле бывает жутко
И папу хочется позвать.
Сила
Ни фонарь во тьме не светит,
Ни звезда не озарила.
Чепуха в ладонях – ветер.
Ветер, брат, большая сила.
Ветер по полю гоняет,
Электричество дает.
То в окошко задувает,
То покрівлю унесет.
Авария
Текут рекою из-под крана
И проливаются на скатерть,
Как будто кто-то злой и пьяный
Чернильницу зарезал насмерть,
Вспоров фарфоровое брюхо.
Вот так от уха и до уха
Сырое совершилось дело
В душе ее зефирно-белой.
Зато теперь светло и сухо.
Но все научены плохому.
В стране, как водится, разруха
И швондерствуют управдомы.
И падают в крыжовник
Небольно катятся стихи
По языку чужому
И умирают от тоски
По случаю такому.
Ломай у пьяного сверчка
Смычок и сигарету!
Эх, широка и глубока
Улыбочка поэта.
По улице Грина
Зал ожидания. Полная зала.
Трап упирается в берег песочный.
Дудочка ветра о чем-то играла.
Не скажешь. Не вспомнишь. Веди куда хочешь.
Штаны и рубашка бросаются в кресло,
Не больно скрипят деревянные кости
У мебели в доме, какой полновесно
На дух и на душу гостей не выносит.
Английский пиджак пропускает застолье,
Винтажные плечи поют к непогоде,
И так своевременно и добровольно
Капризные платья за двери выходят.
Взлетает над липами борт восемнадцать
По улице Грина кирпичною лодкой
С бессонной судьбою летучих голландцев,
С душой, продырявленной молью с чахоткой.
Неновая песня
Но вот и рассветы, как губы, бледнеют,
И губы теряют спасительность слова.
И солнце восходит – а тени длиннее,
Неверные тени, предавшие снова.
Но вот уже все приготовлено к ночи,
Такое почувствуешь только при встрече.
А тень догорающей спички короче.
И где же твой храбрый ответ, человечек?
Хреновую песню поешь ты хреново.
А времени нет для хорошей и новой.
Лихорадка
А тень росла до потолка
Сквозь речь людей широкоскулых
Далекого материка
Ходили волны…
Всего росла температура
И жизнь не стоила глотка
И ни снотворных
………
Рыдал кузнечик от бессилья
На звук цветок перелагая
Я что взаправду умираю
Смеялась скрипка в белом платье
Смешалось розовое утро
С горячим снегом и ванилью
И то что билось рядом с курткой
Хотело булочку и счастья
………
В бреду слепого ночника
Затих гортанный переулок
Ко лбу прохладная рука
Ладонью детской прикоснулась
Но так ладонь была легка
Что различалось наяву
На ноготке мизинца яви
Как бормоча и шепелявя
Роняли бабочки в траву
Скорее лепестки чем крылья
Как непослушно говорили
На человеческом наречье
Как выпал месяц из скворечни
Валяя с ними дурака
Как раскололся от щелчка…
Уснул отплакавший кузнечик
…И две луны плывут навстречу
В глубоком озере зрачка
И лодочка плывет
И ты, всевидящий рассвет,
Храни видения в тумане.
В краю потерянных желаний
Есть лодочка, которой нет.
………
И лодочник придумал Хлое…
Там дом на виноградном склоне,
В нем светится окно ночами
На берегу потустороннем.
Но мы встречались, мы встречались…
Кто вспомнит, наяву, во сне ли –
Любовь мертва, туманно утро.
Но мы желали и хотели
И вместе умерли как будто.
Старик спускается на берег,
Его глаза слепы от света.
Ты догадаешься об этом,
Но можно верить и не верить…
………
Он лампу в комнате зажжет,
Оставит литься свет на реку.
Он был похож на человека,
А бремя вечности не в счет.
………
Любовь, что долго не живет,
В руке кувшинок не считая…
Там на земле любовь земная.
Там на реке любовь речная
И лодочка, которая плывет.
И лодочка плывет, плывет, плывет…