Моему дедушке Ивану Филипповичу Тимошенко и Анастасии Всильевне Тимошенко (Добряк) посвящаю
Вся эта пошлая хандра – синдром устроенного быта,
кипит сирень на дне двора и в отраженьях окон мытых,
ей кровеносная герань в ответ наигрывает ретро
из-за стеклянных баррикад, в которых мы готовим к лету
наряды, стройные тела. Томим их бросовой крупою.
Нам безразличен тихий плач и шелест ив над Дон-рекою.
Болтаем: ешь, люби, молись, с пренебреженьем ироничным,
и красный день календаря считаем отпуском обычным.
…
Сорок второй. Цветёт июнь. Нацисты бьют верховья Дона.
Иван и Настя, скоро год, живут в землянке вместо дома.
Иван тачает сапоги. Он без одной ноги, к несчастью.
Он партизан. И на сносях, голодная, худая Настя.
Вот сорок третий. Вой сирен. В утробе вымерзшей землянки
от голода кислицу ест и кормит грудью мою мамку,
Настюша. «Ничего, Иван, живём и бОльшего не надо!»
Им в степь, блокадный эшелон везёт девчонку Ленинграда.
Мышонок, синий полутруп: глаза да тонкие прожилки,
Иван ей тихо говорит: «Не бойся, детка, были б живы…»
Да, были б живы – не помрём, уже Победа за порогом,
и Тихий Дон, и тихий дом, да надо всеми милость Бога…
Той скудной каплей молока, казачьей песней шире неба,
и рыбой, шедшей в старый невод, и первою краюхой хлеба,
ещё – рожденьем в День Победы, для двух дочурок паренька,
моей семье не просто повесть — скрижали, память на века…
…
Вот двадцать двадцать. Это я. Я внучка Насти и Ивана.
И, слава Богу, есть семья, машина, дача, фортепиано.
И я иду, сбивая в ритм неловкие слова про счастье.
Сминая стыд и сытый мир под дорогим июньским платьем.
18 мая 2020