Офелия! О Лия, как ты там?
Какие сны в том смертном сне приснились?
Увит купавами остывший хрупкий стан,
и в безутешности склонились ивы…
Что там за неизвестностью скажи,
когда оковы с чувств земных разжаты?
И за какие прегрешения душе
нести придётся вечную расплату?
Наказаны ль обидчики твои,
те, что Надежду с Верою топтали
и кознями к могиле привели,
когда Любовь на лоскуты кромсали?
Что Датский? Удовлетворён,
доволен результатами отмщенья?
В Геенну наломал не мало ль дров,
чтоб наказание настигло преступленье?
Его сакральное «to be or not to be»,
набив оскомину, став притчей во языцех
от Эльсинора - пересмешника судьбы,
лежит клеймом на жалком племени артистов.
О, друг Горацио! Воистину ты друг!
Поведал миру о разборках на рапирах,
вампире Клавдии, не смывшем крови с рук,
за свадебный пирог придя с поминок.
О женщине, забывшей свою честь,
презревшей память, уличённой в вероломствах.
О слугах-«губках», что в тузы спешат пролезть,-
полониях и лживых «розен-стернцах».
Но о тебе, о Нимфа, он забыл,
вернее, обделил тебя вниманьем,
концы припрятал в воду, как бы слив
всё на недуг душевный, помутив сознанье.
И вот одна - Наядою в реке,
на полотне, что в Галерее Тейта,
а я смотрю с художником Милле
в лицо застывшее и молча жду ответов.
Джон Эверетт Милле "Смерть Офелии"
Галерея Тейт ( Лондон)