Как горько плакала вдова,
Идя по краю тротуара!
Порой с поспешностью рука
Платочком слёзы вытирала...
Пустынной улочка была:
В тот поздний час спустился вечер.
Замедлив шаг, она брела
И вспоминала с сыном встречу...
Вдруг замер в ней последний шаг,
Заставив вновь остановиться.
А грудь зажало, как в кулак,
Что выдох вылетел, как птица.
До дома было метров сто,
Но боль в груди сжималась комом.
Помочь не сможет уж никто,
В ней горечь вырвалась лишь стоном...
Прижавшись к дереву слегка,
Пыталась всё же отдышаться...
Вдохнув поглубже, не спеша
Идти старалась – не шататься...
Пытаясь плач на миг унять,
Глотала воздух полной грудью...
Ну как же сын не мог понять,
Родные люди были – судьи!
Вся жизнь предстала перед ней,
Как будто поезд мчался мимо...
А в нём мелькали все из дней
Её судьбы, как в ад, гонимы.
Но вот представить одного
Всё ж мать была уже не в силах,
Что сына – Мишу своего,
Кривая жизни уносила!
Женатый он. И дочь у них.
Снимают в городе квартиру.
Но сын спивался, был как псих,
Грозился мать ”пустить по миру”.
Отцовский дом велел продать,
Мол, денег хватит на квартиру.
И дал он матери понять:
Иначе с ним не будет мира.
Уже с полгода теребит
Сын душу матери со злостью,
Что он не хочет брать кредит,
А жить внаём, как в горле с костью.
И мать должна свой дом продать,
Живёт одна уже три года.
Божился сын её забрать,
В квартире будет ей свобода...
Конечно, мать всё поняла,
Что ветер дует чаще с моря...
Но ведь она не умерла,
Зачем же сын так дерзко спорит?!
Всего-то ей за пятьдесят,
Судьба, быть может, улыбнётся?!
А няньчить в город лишь внучат...
Что, если брак их распадётся?!
Ведь пьёт сынок, какой секрет?!
По службе в части – неполадки.
И жить с оглядкой столько лет,
Терпеть снохи своей порядки?!
Под вечер поезд вёз домой,
Мелькали станции, посёлки...
Нет, лучше всё же жить одной,
Родные стали, словно волки!
Утёрла вдовушка лицо,
Вздохнув, присела возле клёна.
Как хорошо – своё крыльцо,
А в доме – чисто, всё холёно!