Из сборника «Rhymes of a Red-Cross Man» (1916)
THE BLACK DUDEEN
ЧЁРНАЯ НОСОГРЕЙКА
Здесь в блиндаже, согнувшись,
Я носогрейку курю.
Где что не так, «дело – табак»
Скажут, а я повторю:
Трубки, сигары, ребята,
И самокрутки вполне
Бойцу только в тон,
Коль нужно, чтоб он
Сражался на вашей войне.
Лишь от пуза поем и ремень мой в натяг,
Мои мысли один занимает табак.
Я в кисет с табачком тут же руку сую,
И с душой набиваю им трубку свою.
Утрамбую я чашу, чуть-чуть потрясу,
И с волнительным видом огонь поднесу.
Глубоко затянусь, щеки сжав сам собой,
И лицо расплывётся в улыбке благой.
И, как облачко, вверх заструится дымок,
То погаснет, то вспыхнет шальной огонёк.
В горле песня клокочет приятно зело.
До чего ж я люблю это в горле тепло.
Хорошо, когда ты тишиной одержим,
И лучшая пища – струящийся дым.
Были мы как-то с Микки в дозоре ночном
И застряли в воронке под шквальным огнём.
Я завидовал мёртвым и был сам не свой
От взрыва гранат над своей головой.
Здесь в месте поганом сидел, хвост поджав,
Как загнанный заяц, под молот попав.
Воды по колено, одним словом – мрак,
К тому ж страшный холод, ужасный дубак!
Лишь высунешь нос: а вдруг повезёт,
То тут же палить начинал пулемёт.
К чертям Поле Славы! Скажу сам себе:
Уж лучше бы я сидел на губе.
Но тут братец Микки пилюлю схватил.
Бедняга всё время по краю ходил.
Он молвил: «Я ранен, прости, старина,
И близится смерть, неизбежна она.
Но… дай затянуться, мне есть что терять,
Готов за затяжку я душу продать».
Потом он затрясся, себя стал винить,
Я дал ему трубку, он начал курить.
Он к ней присосался, ну сам посуди,
Как будто малец к материнской груди.
Как будто малец, что беспомощным был.
Эх, маленький Микки! Он дух испустил.
Но близок рассвет, а ночь так темна.
Пора возвращаться, иначе – хана.
И я принял на’ смех летящий свинец,
Ведь пуля есть дура, а штык – молодец.
Но пули свистели при шквальном огне
И ухо задела одна из них мне.
Но я наконец-то дополз в свой окоп,
И тут же вскочил будто треснутый в лоб.
Я смачно ругнулся (нельзя повторить).
Ну, как же я мог свою трубку забыть!
Так что я должен был снова ползти
По мерзкому полю и трубку найти.
Сквозь бомбы и пули, шрапнель и бузу,
Но только теперь я уж не поползу.
А я побежал быстро, как на пожар,
Как кот, кому влили под хвост скипидар.
Сквозь грохот и пламя, сквозь вспышки и смерть
(Век лучше терпеть, чем вдруг умереть).
Я быстро бежал, как за поездом вслед,
Который ушел и надежд больше нет.
Мне немец попался, который взирал
Как филин во тьме, я ему в морду дал.
И чтоб показать кто тут главный солдат,
Без всяких раздумий пинка дал под зад.
Направив туда, откуда пришёл
С моей носогрейкой… Я был страшно зол.
Сидя в холодной траншее,
Сердце объято тоской.
Кусочек свинца не тронул бойца,
Но нет носогрейки со мной.
Рыжеволосого немца,
Бог, покарай поскорей,
Что трубочку спёр.
Пускай гнусный вор
Горит до скончания дней.
--
The Black Dudeen
Humping it here in the dug-out,
Sucking me black dudeen,
I'd like to say in a general way,
here's nothing like Nickyteen;
There's nothing like Nickyteen, me boys,
Be it pipes or snipes or cigars;
So be sure that a bloke
Has plenty to smoke,
If you wants him to fight your wars.
When I've eat my fill and my belt is snug,
I begin to think of my baccy plug.
I whittle a fill in my horny palm,
And the bowl of me old clay pipe I cram.
I trim the edges, I tamp it down,
I nurse a light with an anxious frown;
I begin to draw, and my cheeks tuck in,
And all my face is a blissful grin;
And up in a cloud the good smoke goes,
And the good pipe glimmers and fades and glows;
In its throat it chuckles a cheery song,
For I likes it hot and I likes it strong.
Oh, it's good is grub when you're feeling hollow,
But the best of a meal's the smoke to follow.
There was Micky and me on a night patrol,
Having to hide in a fizz-bang hole;
And sure I thought I was worse than dead
Wi' them crump-crumps hustlin' over me head.
Sure I thought 'twas the dirty spot,
Hammer and tongs till the air was hot.
And mind you, water up to your knees.
And if we ventured our noses out
A "typewriter" clattered its pills about.
The Field of Glory! Well, I don't think!
I'd sooner be safe and snug in clink.
Then Micky, he goes and he cops one bad,
He always was having ill-luck, poor lad.
Says he: "Old chummy, I'm booked right through;
Death and me 'as a wrongday voo.
But . . . 'aven't you got a pinch of shag? --
I'd sell me perishin' soul for a fag."
And there he shivered and cussed his luck,
So I gave him me old black pipe to suck.
And he heaves a sigh, and he takes to it
Like a babby takes to his mammy's tit;
Like an infant takes to his mother's breast,
Poor little Micky! he went to rest.
But the dawn was near, though the night was black,
So I left him there and I started back.
And I laughed as the silly old bullets came,
For the bullet ain't made wot's got me name.
Yet some of 'em buzzed onhealthily near,
And one little blighter just chipped me ear.
But there! I got to the trench all right,
When sudden I jumped wi' a start o' fright,
And a word that doesn't look well in type:
I'd clean forgotten me old clay pipe.
So I had to do it all over again,
Crawling out on that filthy plain.
Through shells and bombs and bullets and all --
Only this time -- I do not crawl.
I run like a man wot's missing a train,
Or a tom-cat caught in a plump of rain.
I hear the spit of a quick-fire gun
Tickle my heels, but I run, I run.
Through crash and crackle, and flicker and flame,
(Oh, the packet ain't issued wot's got me name!)
I run like a man that's no ideer
Of hunting around for a sooveneer.
I run bang into a German chap,
And he stares like an owl, so I bash his map.
And just to show him that I'm his boss,
I gives him a kick on the parados.
And I marches him back with me all serene,
Wiv, tucked in me grup, me old dudeen.
Sitting here in the trenches
Me heart's a-splittin' with spleen,
For a parcel o' lead comes missing me head,
But it smashes me old dudeen.
God blast that red-headed sniper!
I'll give him somethin' to snipe;
Before the war's through
Just see how I do
That blighter that smashed me pipe.
==