О человеке
А вот ещё один всхлип. Наш сонный Хабаровск — угрюм, как озябший декабрьским утром воробушек. А до декабря-то — ещё целая язва-вечность, ещё добрых двенадцать дней.
Не стыдясь откровений, скажу-не забуду: утро это не такое уж и пропащее. Старенький трамвай [мне казалось, в этом веке такие трамваи ни за какие коврижки уже не выпускают на линию...], кряхтя, словно пропойца, оставивший под новогодней ёлкой обе пропитые почки, ползёт себе вверх по улице Джамбула.
Насупившиеся пассажиры поглядывают в залитую звонким жёлтым светом заоконную дымку и молчат — конечно, «каждый о своём». Никто ведь не научился ещё молчать о чужом. Чужое всегда, достаточно только подумать о нём, становится своим. «Вот так бы люди становились своими! — кольнёт неанглийская небулавка куда-то под сердце. — Ты только подумал о человеке, которого почему-то наяву не получилось приручить, только, придерживая грёзу за лацкан жёлтого пиджачка, улыбнулся человеку тихо и ласково, а он уже и навеки твой, твой человек — не в сопливом от умиления мечтании, а по факту: вот, не бойся, протяни руку и почувствуй, как бьётся теперь до гроба любимое любящее сердце».
Ах, да — трамвай! Трамвай бежит, цокает колёсами, будто подкованная золотыми подковами почтовая лошадь из никем не придуманной сказки. Мнится и верится — трамвай этот [спрячь свою колоду Таро] когда-нибудь проедет перекрёсток с улицей Серышева, потом покатится под горку, теряя на попутных остановках одних пассажиров и вбирая в себя других. А потом — он куда-то непременно приедет. Распрямляя плечи, я выйду там, где положено, оглянусь на серое здание школы и сделаю шаг в лучшую из всех земных сторон.