В ту лунную ночь
Где-то, где-то в России
Три лошади
Чистых цыганских кровей
Так были черны,
Вороные мои,
Что сверкали в сияющем мраке,
И ветер, и пули свистели…
Спустя столько лет
Только главные подробности
Называю я правдой.
Нет! Не унижусь до трезвой черты -
Так было,
И было священно!
И что же с того -
Не воскликну я, но скажу, -
Что родился в сороковом,
На двадцать лет позже -
Что с того!
Зачем же опять узнаю' я
Родные места,
Холмистую грудь
Моей милой земли,
И ночь, и ту самую речку,
Хотя я впервые гляжу
С моей кручи?
Откуда тогда этот стяг
Так тревожно шумящий
В моей крови -
Этот трепет и твёрдость
Сердечной оси? Так было!
И спорить я не намерен об этом.
Ветер и пули свистели!
Так вот, дикой степью
На лёгкой тачанке
Под звездами мы уходили.
Хрипел коренник,
И «максим» клекотал,
А две пристяжных
Заручались свободой.
Нас четверо было,
И в каждом - по жизни,
И пыльный отчаянный шлем
Со звездою на лбу.
Я помню - мой лучший товарищ,
Решительно презирая погоню,
И гиканье,
И перещёлк холодных затворов,
С горячей улыбкою наискосок
Насвистывал «В степи под Херсоном…»
И правил
Вороной, чёрно-пламенной тройкой.
А конские гривы
Распахнулись над нашими головами
И низко бесшумно неслись -
То было время!
Клянусь, что, глаза поднимая,
Я видел, как чистая ласточка,
Не расставаясь,
Стремилась левее тачанки
И вдруг на лету
Прикасалась к бессмертью,
И острыми крыльями
Резала лунную ночь,
Укорачивая и раздвигая дорогу,
И ветер, и пули свистели…
От чудной погони,
От сволочи белой мы уходили.
Я помню -
С берёзовой веткой в петлице,
Сразу с трёх сторон света
На чёртовой резвой лошадке
Тот самый,
Тот юный проворный корнет
Из-под земли вырастал.
От волчьего гона,
И скачки, и смерти
Он нежно порозовел до кончиков
Безупречно вылепленных ушей,
Он гибко с седла наклонялся
Над бездной своей,
Серебрился погон золотой
Под ночною звездой,
А над просторным лбом
Плескались русые кудри.
Он был бы хорош и в земле
Тот корнет, но он вырастал сразу
С трёх сторон нашего света.
«Ребята, он - мой!» -
Я сказал, он услышал
И вкрадчиво улыбнулся - мой милый.
К тому же он не по летам
Экономил патроны,
Кивал мне и целился в сердце…
И вдруг!
На крутом столбовом повороте
Я срезал корнета и вздрогнул,
Нет! Я засмеялся,
И побледнел от холодного наслажденья.
И тут же судьба
И жестокое счастье
Обожгли, а не обезобразили лица,
Светом прямым отразившись
В глазах своих сыновей.
Он низко упал,
Застряв мёртвой подвижной ногой
В дужке стремени,
Светлый конь зарыдал и понёс,
И подпрыгивала,
И глухо по нашей земле
Колотилась голова всадника -
Бесславно прекрасная
В кровавой пыли…
Эй, радость моя!
Я тебе расскажу,
Что в ту лунную ночь
Мы ушли от погони.
Нас четверо было,
И в каждом по жизни осталось.
Да знал ли я,
Что в двадцатых годах комсомольцы
От пули залётной не умирают?
Что чести и совести нашей, и духу
Не по пути со смертью?
Нет, я не знал,
И «мы ехали шагом…»
Спустя столько лет
Только главные подробности
Называю я правдой -
Речка синела,
И белели, плыли облака
У чистых железных копыт лошадей.
И кто-то из нас,
Я не помню - кто,
Широко оглянулся, вздохнул глубоко
И - клянусь! - не поднялся,
Когда мы напились живой,
Но прижался всем сердцем
К прохладной земле
«И закрыл свои карие очи…»