Номер четыре
Дом номер шесть и номер два
Одной веревкой связаны.
Висят штаны и рукава
И прочее и разное.
Обидно все же, е-мое,
В несправедливом мире
Стоять бесштанно поперек
Под номером четыре.
Зато он есть ориентир
Прохожим и водителям.
Не только пиво и сортир –
А мненьем выразительным.
Комитет
Утро такое – любить или вешаться.
Прочее – это кому?
Вам, полуангелы, вам, полугрешники,
Или тебе одному?
Пусть соберется большое собрание,
Пусть утвердит комитет
Всем человеческое расписание
И перерыв на обед.
Я обещаю не мусорить спичками
И не висеть под окном.
Думать большое и патриотичное
Маленьким личным умом.
Чтобы и в пятницу, и в воскресение
От девяти и до двух
Не кукарекало частное мнение,
Как на заборе петух.
Стройка бы строила в смену рабочую
И возвела, наконец,
Полный дворец ущемленному прочему
И маленький личный п-ц.
Булка
Булка выпала из рук,
Расклевали птицы.
Все на свете, милый друг,
Может пригодиться.
Кто-нибудь набьет живот,
Кто-то сложит песню.
Или со свету сживет,
И живот не треснет.
Ну и ладно, ну и пусть,
Не расти пшеница!
Радость – это та же грусть,
Если залежится.
Бумажные прогулки
И сами мы воспоминанья
Грядущих правнуков и внуков.
А кем мы были друг для друга,
Решит урок чистописанья.
Герои звукосочетаний,
Пусть не про них напишут в книжках –
Придут девчонки и мальчишки
И поменяют все местами.
Оставят тот же беспорядок,
Намалевав усы и шляпки, –
И прадед под руку с прабабкой
Уйдут гулять в поля тетрадок.
Постель разобранной могилы…
Ловите бабочек сачками!
Клянусь чернильными усами,
Все это будет или было.
А где, собственно, Босх
Дурные вести о погоде.
Бесстрашный диктор с новостями.
А кажется, гремя костями,
Чума за окнами проходит.
Второе время веселиться,
Когда допет Гаудеамус.
На дно спускается столица,
Еще желтее, чем «Икарус».
Но это даже любопытно –
Смотреть, как думает певица.
…И у меня есть три попытки
Не угадать. Довеселиться.
Носитель чувств
*
кого интересуют люди
всех интересуют чувства
лучше приятные
зачем мне чувства которые всех расстраивают
*
ужасное сообщение в письме
сломался носитель чувств
обращайтесь аккуратнее с моей радостью
*
еще он сказал что украдет у меня на выбор
любовника мужа стихи и последнюю радость
невозможно украсть у нищего –
я поправила на нем шейный бант и угостила одинокой мятной конфетой
тогда он полез к себе за пазуху и подарил что нашлось
какая подлость с его стороны
теперь у меня есть все неприятности сразу
*
книга-убийца
если не вызвать гицеля из «Макулатуры» будут жертвы
*
все закончилось
разбила копилку времени
там один песок
*
оторвали тополя тогда свои руки и поймали самое большое облако
весь июнь с пальцев стряхнуть не могут
*
картина всего лишь изящный способ спрятать время
Канцлер
…Где улыбается картина одними тонкими губами.
И мы забыть договорились,
Что потускнели кавалеры,
А фрейлины под слоем пыли.
И пыль, и пудра – дело веры.
Что мучит канцлера подагра
(Их что-то мучает обычно),
В миру тринадцатое марта,
Летят грачи и католички.
Тут, впрочем, тоже дело веры
И наблюдение природы.
У писаря дурны манеры
И шашни с дочкой гугенота.
Все это кончится прескверно.
Ну, он-то знает, что напишут!
Он предал Францию не первым.
Он просто не любил худышек…
Какая Франция, несчастный,
Спустись в свою библиотеку!
Вот это, канцлер, и ужасно.
А вас убьет злодей аптекарь.
Что и не лучше и не хуже,
И, право, разница какая?
Мы оба приземлимся в лужу.
Но вас отравят, я-то знаю.
Богомил
А. Д.
Он в платье бабочки сидел,
На подоконнике белея.
Светилась профиля камея
Печальней всех небесных тел –
И говори не говори,
А что-то плакало внутри,
О смертной жизни сожалея.
Так горько колокольчик пел
Слепцам об участи ужасной,
О тьме страстей огнеопасных,
Что дух мой рядом с ним скорбел,
Готовый выпрыгнуть из тела.
Но песня добрая сумела
Поймать глупца за поясок
От гибели на волосок.
Повел крылом – уснули муки.
Повел другим – простерлись дали.
И дух забыл свои печали
И счастья изучал науки,
Покуда крылья трепетали
И ветер окна не закрыл…
Но кем бы ни был богомил,
Он шелестел простосердечно,
И в черноморский летний вечер
Покоем веяло от крыл,
Когда о жизни человечьей
Бесполый ангел говорил.
Пасквиль
Империя периода упадка.
Уже стоит за дверью белый варвар.
Еще сияет роскошью остатков.
Угас тиран, но Луциус бездарный
Все так же правит судьбами нероний.
И кто сказать обидное посмеет
О медной плеши в золотой короне?
И без того всё уравняет ею –
Перо и гвоздь, пятерку и гинею…
Была бы медь, но это же подделка!
Ей-богу, стих взывает о Нероне,
Не о дуэли, хоть о перестрелке.
Когда арбитр профан, а не Петроний –
Не жалко Рим! И даже дроби мелкой.
Алый рот ада
В. П.
У искусства грязное белье,
Нож в кармане и в крови отрава.
На лицо твое или мое
У него залоговое право.
Та же ночь, но ста ночей грязней.
Тот же свет, но тысяч глаз яснее.
Та же жизнь и пропасть перед ней,
Только прыгать надо вместе с нею.
Вид на закат
В. П.
Вот эта линия шагрени
Теперь зовется горизонтом.
Повисла муха над вареньем.
Повисла вишенка над тортом.
Кино и немцы. Праздник жизни.
Он был красив, как танец Берта.
Мы винограду жали кисти,
Чтоб пропустить момент десерта,
Не протрезветь до эпилога…
Какое чертово искусство!
Любви бы, Господи, немного.
…И грозди падают без чувства.
Миг заоконный промежуток
Хранит фантомную картинку.
И сладко, Господи, и жутко
Взлетает птичка-невидимка.
Баржа
В. Щ.
Уносит ветер голоса,
Буксир баржу ведет по речке.
По-деревенски долгий вечер,
Но собирается гроза.
Однако лето не уйдет,
И будет длиться, длиться, длиться
Речной телеги поворот,
И берег с голосом безлицым,
И эти сборы наугад,
И путешествие без цели…
Еще зеленый виноград.
Еще листки не полетели.