Памяти кораблей,
затопленных в Севастопольской бухте
при первой героической обороне города:
«Три Святителя»,
«Силистрия»,
«Варна»,
«Селафаил»,
«Уриил»,
«Сизополь»,
«Флора»,
«Двенадцать Апостолов»,
«Святослав»,
«Ростислав»,
«Кагул»,
«Мессемврия»,
«Мидия»,
«Императрица Мария»,
«Париж»,
«Великий князь Константин»,
«Храбрый»,
«Ягудиил»,
«Чесма»,
«Кулевчи»,
«Владимир»…
Добычу с побеждённого берёт британский флот:
и ядрами, и порохом, и пушками берёт.
Им эта гавань узкая была как в горле кость,
но парусники русские своим топить пришлось,
снимая с них орудия.
Изрыты берега,
причалы обезлюдели. Малахов пал курган,
и не на что надеяться. И пушки замолчат.
Прострелен флаг Андреевский картечью англичан.
Везут французы колокол туманный в Нотр Дам.
А кровь из раны колотой впитает без следа
земля под бастионами. Мелькают средь колонн
британские знамёна и французский триколор.
Пусть их надменность временна, но горше нет вины.
А в море мачты с реями из-под воды видны.
Последнее движение штурвальным колесом.
Закончены сражения эпохи парусов.
Ещё повсюду всполохи, и боем опалён
матрос над бочкой пороха с зажжённым фитилём,
чтоб в ночь, в дыму пожарища, при свете фонарей
ушли его товарищи по доскам через рейд
и, обернувшись, видели как будто наяву:
икона “Трёх святителей” всё держит на плаву.
Шинель пробита выстрелом. В пыли мундир. Постой:
в строю с артиллеристами поручик Лев Толстой.
А ветер сеет брызгами, свистит над головой.
Проиграна не Крымская — предтеча Мировой.
Не просто флот затоплен, а окончен долгий спор:
не взять Константинополя, не покорить Босфор…
Очнётся бухта Южная, и станет мир другим.
Недавние союзники и давние враги,
запомните — осман или британец и француз —
мы кораблей названия учили наизусть.
И город вновь отстроили у белых берегов,
который русской Троею назвал Виктор Гюго,
где крест над Братским кладбищем, где вновь дозор несёт
и порт незамерзающий, и Черноморский флот —
под паром, а не парусом, и на бортах броня —
но в памяти останутся до нынешнего дня
и тот пропахший порохом отчаянный матрос,
и корабли, которые тут затопить пришлось.
Пусть горн поёт над бухтою, и в праздничные дни
горят в ночи салютные цветастые огни,
и в море отражаются. А стены батарей
сквозь годы и пожарища ещё глядят на рейд,
где монумент затопленным поставлен кораблям,
где сердце Севастополя навек.
А в море глянь —
парадный строй равняется, когда сейчас и здесь
играет ветер парусом фрегата “Херсонес”.