Жил-был на свете собака - умный и красивый и хвост крючком, такой он удачливый. Звали собаку Колян; а в конуре своей многоквартирной, что выбросила его, как последнюю собаку в небыль злую, в деревню, но село - Николя.
Одевался Колян красиво и дорого. Шапка зимой на голове с двумя торчащими ушами, не простая, а пыжиковая; шарф - не обычный платок женский, жене или матери не в пору, а мохеровый из шерсти горного козла архара. А сам он в шарфе - архаровец. Зимой на ногах сапоги меховые ботами с шерстяными подкладками, а в мороз - валенки подшитые с вышитым узором, А летом - трехцветные штиблеты и туфли модельные и узконосые.
Зимой Колян носил не толстые тяжелые тулупы, а кожаные курточки с двойным мехом: сверху мех выхухоли, а внутри - то ли ондатры то ли нутрии.
Зимой по двору собака Колян гуляет в курточке акинаке, так похожей на утепленную толстовку, а называет ее собака - акинак.
Летом Колян носит футболки, рубашки на выпуск, свитера и пиджаки на двух пуговицах с кАрмАнАми. Одевает Колян брюки зауженные с прищипами, на пуговице и с зиппером - никто этот подвиг повторить не смог. С Америки Колян привез для смеху и всем на удивление, робу уличного рабочего, под названием джинсы, и остался ими доволен собака; все собаки страшные и пол женский завыли: дай потрогать. Завистливые псы смердящие и всякие прочие разные собаки и вшивые кобели направили Коляна в дедовское поместье да там и оставили у псины местной, дородной Галины - собаки отвратной, которая тут же перестала ею быть и стала миловидно-приятной и выгнала собаку страшную Коляна, чтоб не засматривался на большое количество сук разных, а прямо так и смотрел на нее, у нее проживая. Понял так Колян и со всеми своими вещами собачьими и прибамбасами псячьими, (Колян - художник, писатель и певец своих песен), переместился в снятые полдома в соседнем псятнике, но это село и название у него другое.
Красив и богат, да и еще свободный от жен и детей, был собака Колян и это необыкновенно для собачьего поселения; но удивляет он всех остальных собак тем, что и летом, и весной и осенью, как и зимой, тоже носит курточки и называет их летними, потому что они из того же материала, что и зимные курточки, но сшиты без меха. Придумал Колян эти курточки случайно. Естественно, что придумал Колян, потому что он гений, и сшита была курточка из подручного материала, которым оказался персидский платок, а Валюша, вмиг ставшая внебрачной женой, по собачьи преданно состряпала этот смех к зиме поближе, на своем зингере, который до этого был коляновский, собаки жидовской. О ней, о случайности и пойдет речь; и сказ молвится о жизни необыкновенной и удачливой двух породистых собак с двумя непересекающимися, раньше, родословными.
Так случилось, что все курточки у Коляна закончились как-то одновременно. Все до одной вместе со всеми прочими вещами.
И вот, стоит собака Колян ранней осенью, подпоясанный шарфом случайным,и укутанный платком персидским, в кроличьей шапке-ушанке возле сельпо и торгует летними штиблетами и глазами, чтобы купить хоть какую зимнюю куртку, еду и снять угол в чьем-нибудь доме.
А мимо проходят собаки-соседи бывшие по дому и они же бывшие хозяева-домовладельцы законных полдома, из которых Колян был выброшен мужем псиной за коляновский разврат на его территории. Собаки радостные и довольные, все трое - муж и две супруги - жена и ее дочь, давно не невеста. Их счастье аж выливается в штиблеты Коляна, которые бесплатно, (ах у вас еще что-то осталось), оказались в карманах курточки, (не по сезону ж), Коляна на соседских хилых плечах. На тонких, интеллигентных пальцах соседа собаки распальцовкой красовались все кольца Коляна, а поверх курточки Коляна на соседе блестела толстая золотая цепь.
- А брюки-то великоваты, - пробормотал Колян, рассматривая на соседе свои брюки и одной рукой почесывая то шишку на лбу, то израненный живот, то все изрешеченное синяками тело, а другой подтягивая сваливающиеся с него машкины старые треники.
Сосед ушел еще больше довольный, весь в бесплатном шике, не забыв плюнуть в Коляна и дать ему под дых.
- Все, этот мужик мне не доступен, - пробормотал Колян, растягивая слова, подтягивая длинные уши к щекам и вытирая слезы кулаком с зажатым персидским платком.
- Да. Да, теперь ты мой, женский. - протявкала рядом маленькая собачка Валюша - продавщица собачьего сельпо, в которое давно ничего нового не забрасывали.
Волею звезд на небе только мужика и вбросили, но Валюша его на полки выбрасывать не будет, себе заберет, типа из-под полы достала и слизнула, как еду с блюда.
- Мой, - рыкнула мелкая Валюша страшным голосом. Колян вздрогнул, мелко задрожал, поднял хвост крючком так, что он стал похож на свинский, согласно закивал головой и обеими ушами продрогшего спаниэля и мелким шагом, весь как есть, устремился за Валюшей.
Валюша была дворовой собачкой, породистой какой-то дворовой породой, полученной в итоге скрещивания породистого щенка спаниэля женского пола с совсем не спаниэльными условиями собачьей жизни.
От такой жизни собачьей собачки лают и кусают, а собаки-мужики если что и помнят то дык.
Забилась спаниэль Валюша в магазин продавщицей - с оборванными ушами с золотыми сережками с бриллиантами и укороченной шеей из-за содранных с нее малахитово-рубиновых, но обязательно и жемчужных бус. Экзекуция была проведена не срочно, но по согласованию с псом смердящим мужем Мишкой, собакой страшной соседкой не ближней Машкой, в гневе за этого пса - мужа, резвившегося с Валюшей. Продавщицей она оказалась по должности младшей и на смену, но в подчинение этой же жучке Машке, жене иудного резвого жеребца Мишки хваленого, типа он порядочный семьянин и жену не обидит. А он столько правды ей наговорил, что она с катушек сьехала и погром устроила с выносом голого Валюшиного тела из ее же, Валюшиного дома с мезонином в свой хибарик, избушку на курьих ножках, домишечко. Так и не поняла глупая курица Валюша, что ее преднамеренно ограбили и умыкнули ее любимые малахитово-рубиновые, но обязательно и жемчужные бусы.
А жучка Машка перетащила в дом царский, Валюшин значит, весь свой скарб вместе с мужем и Валюшиным богатством и оставила ей на полгода, до смерти, свой домишечко с 35 сотками на собачий прокорм. Собачьим прокормом на этих сотках и за всеми замками теперь своего домишки, и занимается спаниэлиха Валюша, которая без ушей, длинной шеи и пушистого хвоста, стала похожа на жучку. Через полгода собака Валюша захотела жить и стала сявкой-тявкой. Свою зарплату она отдавала хозяйке домишки в уплату за жилище, но ее дом ей так и не вернули. Кушала она что бог подаст и соседи не увидят. Они, собаки страшные, увидели, вынос прокорма служанкой без денег, из своего дома и наказали Валюшу тем, что все двери домишки были открыты и заходить туда можно было в любое время суток кому угодно и делать что угодно и брать что угодно и ставить на все земные счетчики всю добычу спаниэлеву и ее зарплату - всю до последней копейки.
И вот, утулупила Валюша Коляна новенькой тулупной курточкой из сельповской подсобки и взвизгнула от ужаса:
- А ты мне отдашь деньги в кассу? А то ревизия покажет.
- Нет, - твердо рявкнул Колян и затрепетал от собственных слов, - И не подумаю. Мне люди должны. Ты и отдавай, если людь. Хоть зарплатой, хоть чем. - закончил свой монолог Колян совсем уж плаксиво.
- Людь, людь... Еще какой людь... Ох, где тонко там и рвется.
Долго горестно смеялась Валюша, глотая слезы внутрь и вытирая длинным языком их из своих щек.
- А мою всю зарплату забирает вон тот пес цепной на цепи ложно золотой, что здесь с женой прохаживался и украл у тебя штиблеты.
Колян зевнул и потянулся, чтобы не упасть и продолжил за Валюшей:
- И все остальное, что на нем.
Вот так и оказалось, что Коляна прищ Мишка за жену наказал. Все Пугачевой ее называл и впендюрил жене, собачьего пошибу, домашний арест на цепи обычной за измену с Коляном собакой - трубадуром, шарманщиком, малякой и писакой к тому же. Он так и говорил при Валюше: от зависти вымру, не жить жизнью собачей. А тут еще все собаки вокруг давай ему тявкать: жену отдавай маляве, (это маляка с писакой в сочетании, если кто понял), раз такая, что класс, какая стала. Она с ним как с малякой зевает рядом, а писака ее в красотку превращает. И все это один малява справляется. Муж приходит домой, а она малеванная вся, расписная и бубна чешет и ему там нет места - малявино.
- Пустой собачий брех! - громко, округлив глаза, совсем напрасно, возмутилась Валюша.
- Брех, говоришь. А ты вот в конуре снятой у Мишки пса сторожевого Пугачеву и подсмотри, - аппетитно проговорил фразу Колян, морщась при этом от мигрирующей боли.
- Грю, - язык Валюши заплетался в ужасе от своей борзости - наглого вранья, и слово получилось сильно укороченное, - ладно, подсмотрю, - добавила , согласно кивая головой.
- Гришь, значит, - Колян высокомерно посмотрел на Валюшу, - будь аккуратна при этом, а то вот Мишка подсмотрел в своем конурнике, дворце царском, и теперь жена его - псина вонючая Манька срочно теряет вонь, сидит на цепи обычной, чешет бубна на пузе собачьем и дергается под псом дворовым Манькиным мужем же Мишкой ровно так, как он подсмотрел. И на улицу выходит по нужде и надобности.
А пес Колян получил неожиданную собачью взбучку и встряску собачьим визгом до крика и короткую собачью цепь с, приготовленной заранее, собачьей конурой натуральной, как природа. Конура была размером для крупного собаки, и была предложена спаниэлю Коляну. Хоть он и был спаниэль, но до конуры. Сейчас он мнился спаниэлем-шавкой без длинных ушей и с укороченными, специально для маляки, когтистыми верхними конечностями.
Пес Колян был жестоко наказан с итогом на лицо, за честь собачью и достоинство пса, за жену Мишки - собаку страшную, уже правда не очень - Нюшку, как называл ее муж из-за слез горючих, но Маньку или Машку, по фактическому разложению деталей юрисдикции.
Пес Колян лишился ушей, хвоста и приобрел синяки и гематомы и совсем голый зад, но все-таки в своей поношенной одежде на выход летом с пустыми от денег карманами. Все это вместе с авансом за аренду жилища, было уплатой за конуру в доме пса Мишки и за неразрешенный прокат жены - псины то ли Нюшки то ли Машки, но всеравно распутной и страшной.
А рядом в домишке утлом и жила поношенной красавицей-спаниэлью в прошлом, а сейчас сявкой, Валюша. Жучка Маша потрепала сявке Валюше все уши, гардероб, а заодно и все нажитое добро, за измену мужа с этой толстой коровой безрогой и псиной вонючей, но пока худощавой спаниэлихой Валюшей, которую надобно еще и на работе видеть и акты инвентаризационные заполнять и от ревизии районной отбиваться.
И вот теперь в семье жучкиной, по соседству с Валюшиным домишкой, пес Мишка конурястый, (нельзя путать с кнурястым, Мишка просто боатым стал), показывает жене как надо любить мужа и обновлять внешность к его приходу с собачьей работы. Жучка Машка тогда становиться Нюшкой и требует подчинения всей псарни вонючей, на цепи сидя и подчиняет там всю псарню из одного пса Мишки. Мишка как сыр в масле катается в малине, с щенячьим писком и, на случай неподчинения, с батогом в руках в обьятии лапчатом с поцелуем нежным и сладострастным.
Все так как Мишка подсмотрел за своей женой Машкой и так как жена Машка подсмотрела, когда застала пса Мишку в чужом, в те поры, дворце царском, и возле дворца, и в огороде среди подсолнухов, ползая подзаборно следом за своим мужем женатым и за своей соседкой - одинокой и бесплодной свиньей харкатой и немощью блицкриговой, зато спаниэлихой, Валюшей.
И вот, стоят возле сельпо, от страха и нужды аж псы вонючие, Колян рядом с вертлявой сявкой, но спаниэлево дышащей в спину, Валюшей и думу думают.
Собака Колян - что делать, куда идти, хоть в сельпо напроситься бы.
Сявка Валюша, вмиг ставшая собакой Валиком - что делать, может хоть в сельпо оставить до завтра или лучше домой? А там ментом Витькой натравлю, аж пожизненно привяжу. И псарню создам с Витькиной собачьей помощью.
Валик, опять ставшая независимой оконуренной Валюшей с будущей перспективой общего хозяйства с ментом Витькой, (не просто так предлагал же он сотрудничество,
, по пьяни типа), тихонько завизжала и скуля затявкала, направляясь от сельпо в темную сторону улицы:
- Пойдем ко мне. У меня дом свой и псарни нет - ментов собачьих. В отпусках, на югах, собаки вонючие - вонь шавкину в море смывают. И мою видать тоже. Хоть бы смыли до беспамятства, собаки пришлые. И я одна буду; аж всех, псы смердящие разогнали, - тихонько подвыла полувраньем собака Валюша, - А так с тобой буду, - и посмотрела назад искоса и пронзительно.
- А так это как?, - спаниэлево дыша в спину, тихонько перебирая лапами, мелкими шажками в малявино никуда, топтался собака Колян.
- Вот так - пришли и жить будем. Вот здесь. И я замужем буду, прямо от сейчас. Ура, люди! Я под защитой.
Валюшина пустотная псарня, от сейчас конура для двоих, была рядом с сельпо.
- Замужем, - это круто, но не то. Не то! Не замуж, а на подиум, и...- Колян поперхнулся и закашлялся, - Но замуж, раз так, - пробормотал уставший спаниэль Колян, с удовольствием потирая себе длинные пархатые уши.
- Еврей?; - рявкнула собакой Валюша.
- Русский! - оттявкался пес Колян, - А ты собака, Валюша.
- А ты - пришлый, а не муж. 20 минут и выброс на помойку всех историй родного отечества.
Собака Колян вздрогнул всем телом от такого количества грамотности, устало улыбнулся и галантно поклонился, пропуская Валюшу в открытые ею же ворота:
- Не муж и не пришлый, а жених необычный - голый, босый, неприличный. Но приличный; я ж рабочий. Я работать буду и тебя обую и одену и Васятку сварганю, если что.
Валюша улыбнулась и тут же стала серйозной:
- Трех. Я психолог, талантливый, между прочем. Мне нужно трое детей разнополовых с разными миссиями жизни для моей генетической теории изменений от сохи с подьемом.
А там, в мире, кто-то уже защитился по моей теории, между прочем, а мне оставил практику и работу продавщицей.
Последние слова Валюши утонули в скрипе открывающейся двери веранды и не отложились в сознании Коляна как результативное Валюшино вмешательство в его мысли, с ограблением оных. Веранда переходила в сени, а из сеней можно попасть в комнату с печкой, где тепло и светло. В окна комнаты заглядывают лапчатые листья дикого винограда, обвивающего всю веранду по периметру. Откуда-то сверху из гнезда в углу веранды и дома чирикнула потревоженная ласточка.
В комнате загорелся свет от спички, найденной в привычном месте, на комоде. Мягким пламенем зажегся свет в керосиновой лампе, вокруг которой вертелась собака страшная Валюша. По ее ощущению она была в лапах пса никакого, дохлого собаки Коляна.
Взгляд Коляна пометался по комнате и остановился на Валюшином восторженно-усталом лице:
-Хочу кушать и спать.
Прошло не много времени - годков так десять. В собачьей семье наступила эра спокойствия и благоденствия с пониманием спаниэлевой успешности и удачливости.
Есть дом со спаниэлихой ледачей Валюшей, псиной посему и все, что в нем полагается по народному образу семьи.
- А главное, что положено богом и есть в нашем доме - сказал стоящий на пороге своего дома Колян, спокойно мантачя косу для покоса отавы, что есть прокорм зимой корове Малютке, зыркая в сторону псины ленивой Валюши, развешивающей во дворе постиранное ею детское и постельное белье, - это деток трое, васяток малюсеньких. Люблю я их. Мои. Дай-ка обниму тебя за это вместо спасибо.
А в это время, из-за кустов подзаборных, за двором наблюдала псина неукротимая и цепная, но трудящаяся женщина России - собака цепная Машка и всеравно распутная. Наблюдала и торопливо бормотала, переходя с шепота на визжащий шопот:
- Я тебе дам зырк. Я тебе дам "мои". Ох и дам тебе за псину отвратную, террьерскую Валюшу. Она ж рядом, а не я. Уже и мужа нет, а он все в сторону зырит да детей плодит. А я хоть и собака страшная, но трудовая коняка, лошадь, бык, скоро быдлом стану, но тебя, пес смердящий куплю со всеми потрохами от всех детей твоих. Я тебе дам. Я вам всем и вашим поколениям драным что-то да устрою. Мало не покажется.
Все так же шопотом Машка, коза стремная, но богатая баба, визжала, пищала и выла одновременно, подсматривая за двором и катаясь от злобы кипучей в своей клубничной грядке за забором.
Пес Колян обнял псину Валюшу, поцеловал в голову сверху и удрученно вздохнул:
- Эх, жаль, не до малявино сейчас, а на работу собачью пора. Надо как-то настроится на творчество и детей настраивать, а то только говорю с людьми, а делать когда? А ты, Валюша, ты это, детей покорми, в школу и детский садик отправь и подгребай в контору. Я там с председателем колхоза о работе для тебя договорился. Богато жить будем.
Возле калитки опять остановился , повернулся и лучезарно улыбнулся на все 32 зуба:
- А деток-то трое,так как ты и хотела. Ты что-то обещала? Где это? А как деток зовут, чтоб ты не забыла, что втрое стала богаче и счастливей?
Валюшу перекосило от менторского тона пса вонючего Коляна, но она послушно сложив губы бантиком и театрально, (сам учил), выставив правую ножку вперед, продекламировала:
- Две лапочки-дочки и крошка-сыночек. Старшая дочка - киска наша пушистая лапочка Людочка, младшая доченька - лапочка Светочка - белочка ушки торчком и хвостик пушистый и младший сыночек - умница Игорек - для всех неудачник, а для себя как награда. Все кушать хотят, всех покормить надо и щенячий их брех хоть краем уха выслушать. А я пока покурю, а то уши вот, - Валюша потрогала двумя пальцами с золотом на пальцах мочку правого уха, - пухнут.
- Собака курящая, - тявкнул пес Колян с претензиями на щенка, однако ушел собакой - но приятно. Вот так приятно, чтоб каждый день начинался.
- Я не смогу каждый, - взвизгнула собака Валюша, показывая сама собой отказ приятности.
Колян, пес смердящий, давно ушел на свою собачью работу и только тогда Валюша разверзлась, как вулкан злыми словами, глотая их то со смехом то со слезами:
- Жди-пожди. Я тебе устрою. Я вам всем устрою: и детям своим и вашим чьим-то там, всем устрою святые праздники. И вам, и всем, и Коляну. А чтоб не было... - протявкала псина Валюша, сопливо вытирая лапками слезливые глаза. Она же: собака псячья, кукла недоделанная до веку, причина до ветру и повод для смеха, но проклинает мастерски, аж зубы сводит у всех будущих поколений через предков по наследству.
А жить будет вечно.
Курточка же, сшитая Коляну Валюшей, за неимением другого материала, с платка персидского, носилась не долго, всего-то полгода до лета. А зимой семья купила новую курточку; и не в первую очередь, что и понятно.
Вот и сказу конец, а сказка продолжается
2о2ог.