Учили петь. Давали в руки лист.
А на листе своя шумела жизнь:
На долгих проводах чудные птахи
Толпились пёстро, образуя такты.
И жалобный ребячий голосок
Тянулся вверх, торжественно высок.
И скорбное летело stabat mater
Под бывшей церкви светлый потолок.
И голоса звучали виновато
От горести нездешних нот и строк.
Но вот нам объявляли: перемена.
И все прозренья - как с гусят вода!
И мы неслись, галдящая орда,
Вдохнуть весны, согревшей наши стены,
Отдать за пакистанский бублегум
Нехитрые карманные бумажки...
А на концертах - белые рубашки
И блузки белые, и зала добрый гул.
И в три ряда стоять совсем не страшно.
Не страшно и теперь, сквозь столько лет
Стоять над нескончаемой посудой,
Быт усмирять, глядящий отовсюду,
Немую твердость осязать в земле.
Ведь если притяжение ее
Становится особенно жестоко,
Я слышу, как во мне светло и строго
Про старый дом, про Иордан и бога
Вторым сопрано девочка поет.