Косьба шумела удалая,
и я впервые сам косил,
конечно, еле поспевая,
но помогая в меру сил.
А как мне было быть иначе,
когда ответить «помогу»
старик-косарь меня подначил?
Помог бы, дескать, старику.
Я разухабисто работал
и даже раз косу погнул.
Старик ругал меня чего-то,
но все глушил покоса гул.
Потом мы славно отдыхали
под сенью липы вековой
и так сидели бы веками,
да всё ж пора было домой.
«Вот так вот надобно трудиться! –
Сказал старик. – Приятны ведь
в мозолях руки, соль на лицах.
Не то, что в офисе сидеть!»
«Зачем же разум в человеке? –
Спросил я, было, стрика. –
Уже ли в двадцать первом веке
косить, как в средние века?»
Старик за думался, похоже,
и долго-долго в даль смотрел,
и вдруг забился в мелкой дрожи:
«Ты чё, бл*ть, с*ка, ох*ел?
Таких г**донов по **алу
х**рить надо сапогом,
чтоб не п**дели, что попало,
своим у**ищным **лом!
А то смотри-ка, расп**делся,
как п**ор гнойный, с*ка, бл*ть!
В таких у**ков – только целься –
из г**номёта расстрелять!
Чё, сука, на! бл*, сука, на! бл*!
За**ал, бл*, сука? бл*, за**ал?»
Коса рубила, словно сабля,
и вечер в мареве сгорал.