Жили в Киеве, в доме у желдорпутей
(Зализнычный тогда райсовет)
Папа с мамой и трое погодков детей
Яше, младшему, было пять лет.
Папа был одноног и протез на бедре
Вдруг война навалилась, как тать.
И уже в сорок первом году, в сентябре
стало поздно куда-то бежать.
И пришел вечно пьяный сосед их Грицай
"Мот, -сказал, - я мальца заберу.
Мне признался мой кум, он сейчас полицай,
что жидов всех прикончат в Яру"
Мама плача закутала Яшу в пальто,
папа тихо сказал "Адонай"
И обрезало память, как было и что
сколько после уж не вспоминай.
Украина горела и голод душил,
но был брошен спасательный круг.
Хуторянин, священник, лесник старожил,
много сел он прошел, добрых рук.
То в соломе на бричке дорожкой-змеёй
до Констанцы, не зная границ.
То в шаланде по морю с еврейской семьёй
по дорогам кочующих птиц.
Повезло и хватило и духу и сил,
Не попался он в руки врагу.
И молитву-хвалу он Творцу возносил
на еврейском уже берегу.
Нынче Яков, за восемь десятков, вполне
фору даст тем, кто младше его.
Воевал. Дважды ранен он был на войне
Внуков-правнуков двадцать всего.
Да, чуть руки дрожат и чуть сбивчива речь
Но в пекарне своей, трудолюб,
и поныне еще возжигает он печь.
Ценят в Негеве сдобу "Алюф".
Он улыбчив и лыс, в общем, "гарный козак".
Оптимист по любым временам.
Со смешинкою в черных еврейских глазах
он пример жизнелюбия нам.
Не пропали те годы совсем в забытьи:
Приезжая из дальней земли
"З Украины" гостят у него три семьи.
Те, что мальчика Яшу спасли.
Горе дымкой размыто в своем далеке.
Только память - божественный дар.
Надо боль словно камень сжимать в кулаке
чтобы вновь не пришел "Бабий Яр"