Издатель, здравствуй, читатель!
Изверг и выхаркнул новые строки вам,
Как и условились, каждый сантиметр, каждую букву и грамм
Отмерил, вклеил, пришил, впаял!
Сегодня Сати нашептал, завтра Пярта думал будить.
Изложил важными данными: как стерегли,
Короче, был там один, откровенно говоря, нелицеприятный тип...
Запятая зацепила сознание вождёнка -
Бросила в дрожь, гвоздопёрая сука,
Сцепились... Ну и всё поломалось в куски.
Строка спотыкается в нижние:
Империя дышит ядом самозванцев-язычников,
А вы меня приковали к наручникам
Вредных, заведомо желчных предателей,
Что для казни того, что долго и счастливо
На петле проболтался три дня,
Обналичился, да так и упал.
Отряхнулся от плахи, пошёл копировать детей и вонять.
Я тридцать три года из столетий прожитых смыслов
Миллиона миров сознанью невиданных
В свои девятнадцать бессовестно ворую ремесло у Библии -
Придумать имя и сжечь.
Я ещё сорок лет жизни готов положить на дорогу к тюрьме.
В пять пятьдесят две с половиной я выйду и буду как прежде -
Самым святым из всех грешников.
Пальцем иссохшим с наперстком из переплётов
Во время полёта над разумом, памятью, погостом с его королями червей
Вычленю самого пьяницу из толпы окаянных людей,
Самого грязного, рьяного, рваного, нарочно порочного.
Гордо вручу ему крылья-апострофы,
Манифест, изрезанный в клочья,
"На *** оплату построчно!",
И в путь! Лишь не похож бы, лишь был бы он кем-то с ещё не придуманым именем.
Ни взрослым, ни грозным, ни добрым и приторно постным,
Чтобы он самым безобразным образом
Взял и выкрал у мира местоимения.
Чтобы заходил, и каждый с порога шептался, мол, вот он - Я!
Я - гордо,
Я - победоносно,
Я - это Я и никто более Я,
Я - всецело и Я - по частям.
Вождёнок останется в прошлом,
Библия и вовсе покажется пошлостью.
А вашей ****ой редакции желаю истлеть!
Пожалуйста, используйте данную исповедь,
Не мыльте глаза мне, как-бы-читатели,
Пока что Я - гордый, пока что Я - не карательный!