он стоял, как художник-график, слюнявящий карандаш, не отрывая вцепившегося, словно кошка в шерстяной свитер, взгляда. смотрел и не верил своему счастью, не верил, что обычный человек, не служитель церкви, не святой и даже не поэт, может удостоиться такого зрелища! казалось, что возьмись он написать, то использовал бы не слова — выдохи и вдохи. нет, пожалуй, только вдохи. пришло воспоминание, как был ребенком и ему подарили коробку с металлическими модельками машинок, целую коробку, но ее заметил младший брат: заплакал, закричал, захотел. взрослые уговорили отдать машинки ему при условии, что, как только вернутся домой, купят такие же или еще лучше. брат был слишком маленький, так что не понятно было, зачем дарить такие модельки тому, кому они не принесут особой радости! но он согласился, поверив взрослым: так тяжело не верить, находясь в нежном возрасте любящего ребенка, любящего не проверяя, а просто по привычке, так как ты еще не забыл, как любят по-настоящему, там, откуда ты пришел. но машинок ему не купили. он не напоминал, но в нем навсегда осталась эта память обладания чем-то совершенно необходимым и прекрасным! всего лишь несколько минут за земную жизнь у него было все и ему ничего больше не требовалось. один раз. и вот теперь в этой комнате ему вернули машинки, и не такие же, а даже лучше, вообще вернули все, что он потерял, все, что теряет каждый человек и с чем страстно жаждет воссоединиться. он был полон. целен. закончен. хорошо, что нет штор: ранний утренний свет не сравним ни с каким другим светом, кажется, он льется из приоткрывшейся двери на небесах, которая сдерживала свет всю ночь. и ее белье… нерушим союз рассветных лучей и теплого женского белья на полу! свет награждает его особым вниманием. думал, что если бы был художником, ничего бы не старался добавить или изменить; попытался бы не множить, не выставить напоказ, а изобрести такую технику, которая позволила бы только ему, но навсегда сохранить эту картину и это чувство. например, какое-нибудь лазерное нанесение на роговицу глаз — так, чтобы было больно, так, чтобы было опасно и жутко-жутко хорошо.
а машинки были разных цветов, у них открывались двери, а у некоторых даже капот.