По улочке ботиночки стучат,
и ускользает девушка, я плачу,
как-будто только что я был зачат,
но ничего собой уже не значу.
Каштаны, липы, марево, навоз
к подошвам липнет, маленькие дети
глядят в слезах, не ради наших слёз,
рыдает затуманенный Россетти.
На девушке была лишь нитка бус,
ботиночки и шляпка. Сон. Не спится.
И в этом виде села в омнибус
кудрявая и огненная птица.
И кто-то там издал глухой смешок -
я влился в сны подвыпевшего клерка.
Меж девушкиных ног сиял пушок
почище меди, бронзы, фейерверка.
И я проснулся. И без стояка
в сортир попёрся, в серый запах слизи.
И выводила пьяная рука
на стенке туалета имя Лиззи.