В одной стране жил у мамы маленький-премаленький мальчик Ваня. Всем хорош и пригож, только баловник страшный. К примеру, сварит ему мама сладкой рисовой каши, начнёт кормить с ложки – а он прожует и обратно на тарелку плюёт. Словно не ребёнок, а птенец неразумный.
Неподалёку от ваниного дома, на горбатом дереве свил гнездо Ворон Воронович. С утра до вечера летал старик по округе и всякие пакости выдумывал. То сказочнику умные мысли разлохматит, то звездочёту крылом звёзды застит, то ребятам сон испортит, то на царской кухне молоко с плиты спугнёт. Тем и подпитывал свою черноту, надувался большой, дремучий, сердитый.
В гнезде у Ворона Вороновича копошились сорок сыновей – ему их ночь наплодила, пока он по её телу шастал. Только сыновья без любви уродились хилые да неумелые. Не движутся, не слышат, не видят – только клювы беззубые на тоненьких стебельках стучат, пищи требуют – да и то жевать не могут самостоятельно.
Всю голову изломал Ворон Воронович: что с такими дурацкими сыновьями делать, как их выкормить? Раз перед сумерками пролетал он мимо светлого ваниного окна и углядел, как Ваня еду за ужином разжёвывает и выплёвывает. Задумал украсть мальчика, чтобы воронятам этак червяков молол. Недаром ворон с вором созвучен.
Ночью прокрался Ворон Воронович к Ване в спальню и утащил его, а взамен своего самого глупого воронёнка кинул, чтобы ванина мама пропажу не обнаружила и вороново гнездо с дерева не стрясла. И никто злодея не видел, и никто не остановил, поскольку он с ночью одного цвета.
Много ли, мало времени провёл Ваня у Ворона Вороновича – от страха сначала всю материнскую заботу воронятам в клацающие пасти выблевал, потом стал им разжёвывать дрянь, что Ворон Воронович носил из мрака: всяких червяков, пауков, жаб.
А мама что же? Неужели не заметила подмены? Заметила, конечно, да сама себе не поверила. Слишком доброе у неё было сердце. Заходит мама поутру в детскую – а там ребёнок весь чёрный, в перьях ёршиком, тощими руками-ногами вертит и глазами лупает, будто солнце впервые видит. Дело так и было: воронёнок ведь в гнезде глубоко сидел, света не замечая, а только слышал, как над ним ветра с громами катаются. А тут впервые близко к земле под тёплым одеялом поспал – сразу стал по сторонам смотреть. Как искупала его мама в ванне, пёрышки на нём разгладились, так стал он совсем на обыкновенного малыша похож. Наварила ему мама каши, попробовал воронёнок, удивился – сколько прожил, а никогда такого тёплого вкусного не ел. Тут от теплоты, как солнце, созрело у него в утробе слово «мама» – а дальше лучиками все остальные слова протянулись. Стал малыш весёлый, крепкий, говорящий.
Ваня же в ту пору, наоборот, высох, как червяк – чуть-чуть его самого птенцы не проглотили сослепу. Чтоб с голоду не помереть, пришлось ему самому понемногу вороновой бурды подъедать. Тридцать девять червяков воронятам разжуёт, сорокового сам съест. Тем и выжил. Заострился, перьями оброс, а себя не забыл.
Одного Ворон Воронович не учёл: ведь он воронят на колдовских харчах растил, а как Ваня с ними питаться стал, то ворожба и в нём зародилась. Заметил старик на пленнике первое оперение и стал о кривое дерево клюв точить, чтоб Ване голову отсечь. А Ваня улучил час, когда Ворон Воронович на пакости отлучился, птенцов растолкал и из гнезда выбросился. Домой полетел.
Воротился Ворон Воронович в гнездо, видит – нет Вани. Пустился колдун в погоню, напустил морок, стужу, все пути меж собой перепутал. Да так, что не только Ваня заплутал, а даже в доме бывший воронёнок дурной сон увидел и заплакал. Проснулась от шума мама, открыла глаза – будто две свечи в полуночи засияли. По ним Ваня сразу верную дорогу нашёл, стал в окно стучаться. Прибежала мама в детскую ребёнка успокаивать – а там косматая птица бьётся, и лицо у той птицы от её сына. Задумалась, было, мама, который из двух сыновей настоящий – да не решила. Слишком доброе у неё было сердце. Обоих ребят себе взяла и птенчиками назвала.
И сразу день наступил, заря на небо выкатилась. Разыгрались от радости ветры, воды, травы. Разогнулось кривое дерево посмотреть, в чём дело – и воронят случайно из гнезда выронила. Упали они на жирную землю, расползлись на четыре стороны. Которые к людям попали и человеческими малышами сделались, которые – котятами у кошки, которые – щенятами у собаки... Никто не пропал.
Ворон Воронович своим чередом покрутился, потыкался всюду – и назад. Увидел своё гнездо пустым, надулся, напыжился, проклятия застрочил направо-налево. А тут кривое дерево на радостях дню ветвями затрепетало – и гнездо долой, как шапку. Так ударился Ворон Воронович оземь, что всю память ему вышибло. Всё позабыл: себя самого, пакости, колдовство, полёты. Тысячу лет парил по воздуху, к почве не притрагиваясь – а почва на деле пересилила. Поднялся с луга простой дед, даже не чёрный, а седой, как падучая звезда. Еле-еле доплёлся к людям, постучатся: пустите обогреться да переночевать. И никто его не узнал, и все с миром приняли. Даже Ване и своему бывшему воронёнку стал дед Ворон вроде названного дедушки. А чтобы не совсем беспомощный он был, научил его местный сказочник сказки и песни слагать – да такие чудные, что звездочёт дедушке за них звезду с неба снял и деду на рубашку приколол и даже царь стал его на пиры к себе звать, чтобы гостей развлекал.
Я там был,
мёд-пиво пил,
песни громкие вопил.
Кто слушал – тот сам лучше моего споёт, а кто не слушал – у того дела поважнее есть.