Томно за окнами падали капли, как камни,
маялись щупальца фар от угла до угла,
в жаркой горячке метались по комнате ставни,
липла на веках мазутом смолистая мгла.
Кобальт листвы преломляется дрожью валёра,
корунд ветвей гравирует резьбу на стекле,
падают звёзды срываясь, мерцая в озёра,
не оставляя заметных следов на воде.
Заперт и спёрт тёплой влагой задушенный воздух.
В каждом глотке цианид ощущает гортань.
Скрежет зубов. Одержимо вдыхаю я соду.
Всё заполняет вокруг трупным ядом герань.
Бешенство штор и, как следствие, рваные тени.
Страх осязаем, как рвотные сгустки в зобу.
Жадно шипя растворяет сок хищных растений
вен обезвоженных гроздья в кровавом саду.
Путь ложных истин загадочен, тягостен, зыбок –
манят песчаные отмели сумрачных дюн.
Паром спиртным согревает Селены луч выдох
в час когда мир окружающий девственно-юн.
Близиться шабаш на Лысой горе к апогею.
Голые ведьмы в экстазе трут низ живота.
Отблески адских кострищ на грудях багровеют,
пениться чёрная жижа в глухих болотах.
На оголённый и туго натянутый провод
Ворон-мудрец опустился унять дурноту.
Испепеляющим смерчем был выдвинут довод –
повод к утрате иллюзий и их амплитуд.
Не было свеч и вино не лилось по бокалам,
и судорга лба не знала ладоней тепло.
Ревностной веры той ночью мне было мало,
Жидким свинцом пустота выжигала нутро.
Я ногти не грыз, затылок не рвал в иступленье,
Не обвинял в постоянстве манеры ножа.
Резали время, пространство струною мгновенья,
корчилось сердце на кольях отравленных жал.
Жалкой надежде не кланялся вкрадчиво прежде,
чем чаши глазниц наполнит зола и труха.
Я спал на полу, поджав колени, в одежде
И жалкие гроши ставил на крик петуха.
04. 1999 г.