В мае 1988 года, аккурат между Днём Победы и моим девятнадцатилетием, занесло нас пятерых на авиабазу Шинданда. Ну, как «занесло»?! Просто мы «решали боевую задачу» по зачистке ущелья вдоль большого хребта Сияхкох (немного юго-восточнее Адраскана) в направлении кишлаков Фарси, Герги и далее до провинции Гор. А прикрытием - то есть, бронёй - обеспечивали нас как раз парни из 650-го разведбата, входящего в состав «Шиндандской» 5-й Бригады. И вот в самом конце, уже при отходе нашей группы к броне, вдруг «заартачилась» машина-«радийка». Что ни пытались делать - не заводится, и всё тут. В итоге командир решил так: я как ком. отделения остаюсь за старшего, со мной четверо моих парней, плюс экипаж «радийки», плюс двое «шиндандцев» на «коробочке». Цель была поставлена следующая: до темноты «коробочкой» дотащить «радийку» хотя бы до аэродрома, что нами и было сделано аккуратно и вовремя.
Шиндандский аэродром встретил нас предзакатной игрой света, рёвом возвращавшейся откуда-то четвёрки «Грачей» (штурмовиков Су-25) и неприветливым капитаном - ДСЧ (дежурным по стоянке части). Коротко и сквозь зубы расспросив нас, кто мы и откуда и узнав, что нам надо в свою Бригаду (то есть, в Кандагар), капитан смачно харкнул на бетон «рулёжки» и неопределённо махнул рукой куда-то вправо.
«Там спросите про «вертушки», - также сквозь зубы бросил отрывисто он и побежал к подъехавшей машине ТЗ (топливозаправщику). Мы прошли метров пятьдесят, и перед нашими взорами предстали две кривостоящие брезентовые палатки, укрытые со всех сторон масксетью. Табличка на одной из них гласила, что мы наткнулись на пункт эвакуации. Возле одной из палаток сидел боец неизвестного рода войск, непонятного срока службы и неясной национальности. Завидев нас, он неприветливо поздоровался и крайний раз присосался к тлеющему между пальцев окурку, после чего уверенным движением метнул его куда-то за палатки.
«Куда путь держим, дезертиры?» - лениво спросил он.
Тут надо заметить, что советский солдат в Афганистане нужен в качестве бойца, в строю, а вне строя - выкруживай, как хочешь. Никакой организованной системы по доставке бойцов из точки «Жо» в точку «Па» за всё время нашего там нахождения так и не придумали. Соответственно, о том, как добраться из Шинданда в свою часть в Кандагаре, ты должен думать сам. И если не доберёшься - ты дезертир. А как - твои проблемы.
Итак, у нас было только два способа попасть в свою Бригаду: или с колонной с Севера - что может быть не скоро и хлопотно, или на попутной «вертушке». Колонна с Севера, на удачу, как раз ночевала сегодня в Шинданде, и завтра с утра должна была стартануть на Юг. Но, учитывая как длительность, так и риски такого путешествия, мы таки выбрали авиасообщение. Понимая, что сегодняшний световой день ушёл безвозвратно, я спросил, будут ли завтра «вертушки» на Юг, на что получил весьма разумный ответ: время, мол, покажет. Спать мы устроились в местной «пересылке», коих несть числа по гарнизонам и базам Афгана. В подобных «залах ожидания» ждали нужной оказии бойцы после госпиталя, командированные в другой гарнизон офицеры, отпускники, вернувшиеся из Союза. Здесь она состояла из нескольких, разных по вместительности, палаток, в некоторых уже спали какие-то люди.
В полшестого утра меня разбудило солнце, лучами своими проникшее сквозь полупрозрачный пластик оконца и уверенно шарящее по моему лицу. Я вышел наружу и вдруг услышал нечто...
Какой-то топот, шарканье, позвякивание. И какая-то необычная энергия - как на вокзале, когда приближается состав. Оборачиваюсь... Это, и впрямь, волна. Зеленовато-голубая, с белёсыми вкраплениями, поблескивавшая на утреннем солнышке, она двигалась из глубины пересылки в сторону КПП.
В колонну по четыре шли человек двести - или больше - дембелей. Над зелёным морем парадок, словно паруса - лихо заломленные на затылок голубые береты. Большинство в колонне были наши - десантура! На парадках, не по Уставу разглаженных чуть не до пупа, белели причудливо извивавшиеся аксельбанты, сплетённые из парашютных строп. На груди у многих поблёскивали медали.
Голова колонны уже вытянулась за КПП, а хвост ещё не показался из-за ближайших палаток. Сколько же их!
Словно какая-то неведомая сила вдруг овладела мной, и я рванул вслед этой колонне, этому празднику солдата. Мне показалось необычайно важным лично проводить эту процессию до аппарели самолета. Ведь это была самая настоящая Мечта: как будто бы позади, далеко позади остались выходы на боевые, кишлаки и караваны, духи и декхане, автомат и снайперская винтовка, гранаты и дымы... а впереди - дорога в Союз, где меня ждут Мама и Бабушка, брат Серега, друзья и подруги...
«Стой! Куда прешь?» - суровый окрик часового на КПП вывел меня из состояния внезапной нирваны. Я буквально повис на заборе из колючей проволоки, глядя вслед удаляющейся колонне дембелей, чья «голова» уже начала исчезать в чреве ильюшинской «коровы». Для меня больше не существовало ни пыльной шиндандской «пересылки», ни голых сеток-кроватей, на которых мы спали этой ночью, ни часового. Не было в тот момент ни Кандагара с его Синими куполами и «Площадью Пушкина», ни «Арианы» с Бригадой... Вся жизнь, все мысли, все чувства, центр самой жизни моей сосредоточился в этой колонне. Для меня это была цель, мечта, будущее. Это было то, ради чего жил, выживал здесь каждый из нас. Каждый день, сколько бы кто из нас ни прослужил, в мыслях своих он вот также шёл к самолёту, который однажды унесёт его отсюда.
Домой!
В Союз!!!
И в эти минуты я осознал, что это возможно, что это реально!
Мысли эти, словно какой-то вихрь, крутились в моей голове. Сколько прошло времени, я просто не осознавал. И только нарастающий рёв взлетающей в Союз «коровы» вернул меня в реальность. Ил-76 с дембелями на борту легко оторвался от бетонки и, отстреливая тепловые ловушки, всё выше и выше взбирался в высоту. По оба борта вровень с ним тут же поднялись в воздух два «крокодила» Ми-24, ощетинившихся ракетами и также отстреливавшие тепловые ловушки. Я проводил их взглядом и, опустошенный, медленно направился к эвакопункту, где меня уже ждали мои товарищи. Вчерашнего бойца сменил другой, более разговорчивый. От него мы узнали, что «вертушки» на Кандагар ждать долго не придётся, и он поговорит с летунами про нас.
В это время до наших ушей донёсся легко узнаваемый свистящий рокот «Мишки» - вертолёта Ми-8. Сколько раз такие вот «Мишки» забирали нас с боевых, и звук его моторов я буду помнить всю жизнь. Мелькнула мысль: может быть, наш?
Вертушка была уже близко, причём заходила прямо на "эвакопункт". Неужели до такой степени нам повезло? Красиво так заходила, от утреннего, ещё низкого, солнца, только силуэт и было видно. Волна пыли уже до нас добивала. Метров 20 до вертолёта. Только завис он в метре над землёй и не садится. Странно...
Тут хозяин эвакопункта, повинуясь какой-то только ему понятной логике, схватил носилки и понёсся к вертолёту. На бегу обернулся и проорал что-то . Разобрать из-за рёва движков ничего было нельзя, но инстинктивно я побежал за ним. Он уже подбежал к вертушке, оттуда ему что-то крикнули. Он подал им носилки, а из вертушки высунулись ручки точно таких же, только разложенных.
Подбежал и я к вертолету и сразу схватился за носилки. Высоко вытянув вверх руки, мы приняли их из чрева вертолёта и чуть оттащили от него. Немного завалившись набок, "Мишка" резво ушёл вверх, и через несколько секунд его отдалённый рокот слился с общим фоном аэродрома. Мы же опустили наш груз на землю.
Внезапная тишина сначала оглушила. «Оглушила» и открывшаяся моему взору красота. Светило низкое утреннее солнце, дул лёгкий тёплый ветерок, колыхал редкие выгоревшие травинки, пробившиеся на швах аэродромной «бетонки». Чуть вдали красивым силуэтом возвышались вчерашние наши горы...
А перед нами на носилках лежал парень лет двадцати-двадцати двух, в светлой, застиранной до белизны, лёгкой армейской «горке», какие носили на боевые «спецы» - бойцы отрядов спецназначения. На ногах видавшие жизнь кроссовки известной фирмы с трилистником, прилично стоптанные о горные серпантины. Из-под «горки» выглядывал тельник. Парень лежал молча, глаза закрыты, лицо спокойно и безмятежно. Верхнюю губу почти скрывала «щётка» светло-русых, пшеничного цвета усов. Можно было бы подумать, что боец просто уснул, укачанный долгой дорогой в «вертушке», если бы...
...если бы не одинокая, окрашенная вокруг красным, аккуратная, маленькая дырочка в "горке". Как раз там, где сердце...
«Двухсотый», с утренней колонны, с сопровождения», - словно по складам, хозяин эвакопункта объяснил мне. «Колонна попала в засаду, у горы Чахаргар, не доезжая десятка км до Даулатабада. Говорят, жарко там было...» Мы переглянулись. С этой колонной и мы могли идти.
Может быть, от осознания этого, а может, от спокойного и безмятежного вида убитого солдата, меня вдруг прошиб озноб. А боец эвакопункта уже шарил по карманам убитого. Сначала нашёл патрон «смертный» - мы такие сами делали, высыпав порох из гильзы и вложив в неё записку со своими данными - как и положено, в маленьком кармашке-«пистоне» под ремнём брюк. А затем - какой-то лист бумаги, перепачканный кровью. На листе детскими разноцветными, словно прыгавшими вверх-вниз по строчкам буквами было выведено всего два слова: «Папочка люблю». Под буквами была нарисована девочка с ниточками рук и ног, с лицом, выведенным булавками глаз, носика и необычайно больших губ, растянутых в улыбке «до ушей». Ком в моем горле вдруг разросся до огромных размеров, и, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы, я отвернулся и отошёл от трупа. Навстречу мне от КПП уже бежали санитары, из их переговоров с хозяином эвакопункта я «зацепил» фамилию и имя мертвого бойца и немногие подробности боя.
Передав медикам тело, боец эвакопункта подошёл к нам и вдруг представился:
«Меня Славой зовут. Выпить не хотите?!»
Первые пятьдесят грамм тёплой водки обожгли горло, провалившись в желудки. Закусили чёрным хлебом, запили холодным терпким чаем. Разлили ещё по одной, кто-то отказался, кто-то выпил. Потом - ещё и ещё. Водка натощак быстро сделала своё дело, мозг мой устал и сдался. Проснулся я от толчка своего бойца: вставай, мол, командир, приехали. «Мишка» шёл на посадку на аэродром Кандагара, отсюда до Бригады было пешком минут двадцать.
Едва прибыли в расположение, сразу отправились на доклад и мыться. Мысли о дембелях больше не посещали мою голову, но труп молодого «спеца» словно насильно прописался там. И только со временем я понял, что тем майским утром сама жизнь показала мне два возможных способа возвращения домой - самый лучший и самый худший. И что о первом способе лучше забыть ещё на год. Иначе... об «иначе» даже думать не хотелось.