Мы разбивали затылки о ледяную корку,
Падая на руки тех, кто был рядом.
А потом руки твердо уже досылали патроны,
Чтобы головы под ногами не досверлили взглядом.
Я помню крик на толпу по ребрам моим идущих,
Когда я немо ломал свою голову об их строй.
Историю в пепел, но жизнь твоя вездесуща
Даже в этой локальной тюрьме, нареченной судьбой.
Пара тяжек, убей меня, дай мне еще пару тяжких.
Мне телесная боль не заменит своей агонии.
Что обглоданным стопам ступать чужим растяжкам?
Что гранитным камням будет проку если и помнили?
Да не важно, я сам как под пулеметом оглохший,
Вижу лица людей, но я вижу в их лицах мясо,
Которое сгнило давно под умытой холеной кожей.
Которое все в этой жизни сменило на ложь и бл@дство.
Я истину выкормил дымом, питаясь гарью.
Пять лет этой жизни за руку вели до ручки.
Ты смотришь на все оставаясь бездушной тварью,
Бороздишь по себе те места, что зовутся глушью.
До которой ты не достучишься и не откроешь.
Пандора оставила ящики в нас на память.
Оставила в горле и чреве, что ты не омоешь
Добротою и лаской, а просто оставишь падать
Себя в эту бездну и бездну в пучину взгляда,
Отрешенного напрочь, лишенного своей жизни.
Помогли бы друг восполнить свои утраты,
Но интуитивно уже за ножи взялись бы.
И нам не понять ни одно из своих препятствий.
Домик стоит, только Тыква кирпич не купит.
И пробитая тыква уже начинает теряться.
И скитаться между усобиц и между распутий.
Я тебя не продам, а ты позже меня повесишь.
Мы поставим на полку трофеи погибшего полка,
Которому честь не отдашь и себя в эту честь не вместишь.
И вся жизнь, будто дрянь подогретая, через иголку
Вводится в вену нам, вводится прямо в сердце.
Как жить в этой боли, если не жрешь опиаты
И прыгая в тьму, оставляешь себя на ступеньках лестниц.
Не отступаясь, но уже остывая в палате.
Снять бы оковы с души, но Фенрир не видит,
Дома не помнит и солнца не видит глазами.
И чего ни коснулся бы - только горит и гибнет.
И дурманят его только тени во тьме голосами.