ДОМ С РАЗБИТЫМИ ОКНАМИ
2019 — 2023 год
* * *
Чем торгует девочка! Ах, чем она торгует!
Трусики, халатики, постельное бельё…
Взять бы эту девочку на виллу дорогую,
да сам я — райтер аховый, писатель, ё-моё.
А у неё прохожие выпрашивают скидочку,
а у неё абортов, ой, было столько! Пять?
Эти брови нежные сделать надо в ниточку,
и возить на «боинге» в Майами загорать.
А у неё глазища, ой, в пол-лица зелёные,
и дома предки-пьяницы, и братик-инвалид.
А у меня метафоры, стишки мои калёные
да душа, что мечется, тоскует и болит.
Поглазею, что ли, я да пойду к Шушарочке —
к судьбе своей калеченой, которую люблю,
ай, наварю картошечки, ай, вручу подарочки:
трусики в горошек и коробку «терафлю».
* * *
Галине Целиковой
А когда ты бредёшь по лужам
византийского февраля,
осененная полукружьем
то ли ангельского крыла,
то ли вовсе нездешней тенью
императорского плаща,
я хочу у тебя прощенью
научиться — хотя бы шанс
на иное зрение, чтобы
понимали, когда меня
в эту ночь (не смотри, что гордый)
уведут голубые звёзды,
все из музыки
и огня.
* * *
По нежности особенной, когда
«Войну и Мир»,
сдувая пыль с обложки,
они берут, касаются… Да-да,
своих не перепутаешь! Окошки
подсвечены китайским ночником,
и человек читает «Идиота» —
какая правда там, под корешком,
какая жизнь высокого полёта!
Распался мир на тех, кто прочитал
Шекспира, и на тех, кто не читает.
Как надо жить? Ах, я не знаю! Та
ещё у нас судьба. Душа плутает
среди стигийских пасмурных болот
и в сумрачном лесу у Данте плачет.
А кто-то ничего себе — плюёт
на это всё, и тычет, и бабачит,
и дело политическое шьёт.
Но это ничего ещё не значит…
* * *
В оранжевом пальто красавица Джей Ло
садится в «бээмвэ», рукой кому-то машет.
Я посмотрю в окно: какое барахло
всё это ничего, всё это счастье наше!
По слякоти спеша в химический «Магнит»,
рыдает яжемать, измученная бытом,
мотая головой, плетётся инвалид,
и давится народ в автобусе набитом.
А там танцуют — там, где на экране мир,
который не понять. И мы для этой звёздной
беспечности никто. Мы, может быть, пунктир
на карте тишины и Арктики морозной.
Красавица Джей Ло, пришли хотя бы раз
флакон своих духов. Хоть каплю! Недотрога,
мне солью голубой из полузрячих глаз
полить суглинок наш — пожить ещё немного.
* * *
Смотрю на эту жизнь — на девочку-красотку,
с колечком через нос продетым так невинно —
и думаю: «Прости бедняжку, идиотку!
Смотри как хороша, как шалунишку-сына
качает, посадив на узкую коленку,
как за него в куски порвать меня готова.
Пройдёт немного лет — они мою нетленку
на мусорке сожгут, и всё начнётся снова.
Что крови там прольют! Что городов разрушат
за лучший мир без нас, без нашего брюзжанья!»
А я сижу, дурак, и думаю: «Надюша
её, поди, зовут? Да нет, скорее, Жанна».
— Вставайте, — говорит, — ребёнку нужно место.
И я встаю. Ну что ж, такое наше время:
ни памятника нам не будет, ни оркестра,
ни лифтинга лица,
ни от Nivea
крема.
* * *
А ваше счастье — это чьё-то горе.
Вот вы в Перу, вот вы в Эгейском море.
А это я в Житково у барака
стою с лопатой. Жизнь — борьба и драка.
Отбор, короче. Вы едите краба,
а краб лежит и думает: «Вот баба
проклятая — могла бы огурцами
насытиться!» Увы, судьба щипцами
выдёргивает мне по волосинке.
Глядите-ка, я лысый на картинке!
На всех всего не хватит. Ну короче,
мне муза уж такие рожи корчит,
что я, певец отчаянья и горя,
опять вздыхаю, родину позоря.
А вы… вы недовольны. Позитива
вам хочется. Вот вы — кругом красиво:
не то Венеция, не то Египет в кадре.
А это я делю горбушку на три,
и на четыре даже. Боже, всё пропало!
А это вы в бикини —
в Монте-Карло…
* * *
Никак не затянется память
в пробитой моей голове.
Ведь молодость глупая —
та ведь
монетка в гугнивой Неве.
Волна поднимается, чтобы
врубиться в холодный гранит.
Сижу, пожилой, крутолобый,
и сердце печалью горит.
Что невские чёрные воды,
туда и сюда катера?
Хоть каплю тепла и заботы...
Мы все погибать мастера!
А ты меня помни хотя бы
за то, что рассветы любил,
за то, что я около дамбы
стоял, как последний дебил.
И сад рифмовался
с Кронштадтом,
и музыка сердце рвала…
Я был и остался солдатом,
а ты меня просто ждала.
* * *
Дом с разбитыми
окнами и без крыши совсем,
сердце моё заселению счастьем не подлежит.
Тени встают суровые в чёрных проломах стен,
отсвет звезды лиловой на косяке дрожит
и серебрит осколки зеркала на полу.
Этот распад и тление — как я его люблю!
Этот роман без фабулы! Обаяние простоты!
Бродит в руинах ветер, падают семена
пепла на запустение — рукопись сожжена.
В тёмных провалах окон звёзды кладут кресты.
* * *
Он вырастает из травы,
из летнего дождя.
Ему даётся головы
и нежности вражда.
Он потому-то и поёт,
гуляет по Руси.
И вот ему даётся кот,
жена и синусит.
И дышит смерть ему уже
в затылок ветерком,
и западает буква «Ж»
в машинке «ремингтон».
И вот выходит он в поля,
глядит из-под руки —
а там какая-то земля,
где мудрые жуки,
где пересмешники свистят,
где облачка разбег…
А в целом, всё ему простят
за то, что человек.