Улыбка, жест, глубокий вздох
Совсем невинный и сумбурный.
Возможно, ей потребен бог.
Своеобразный и гламурный.
Простой трудяга ей не пара.
И рядом с ней и не стоять.
И что, что за спиной гитара.
Не для нее в ночи играть,
Напевно струнами блуждая
На пальцах что ее ласкают
В мечтах певучих, и рыдая,
Собаки с улиц подпевают:
И лают, и протяжно воют.
Иль только кажется то? Может.
Но сердце образ ее гложет.
И крышу глюки напрочь кроют.
Наверно, на зиму, как гномы
Успешно суетятся, писком
Подземных голосов знакомы.
Амур бежит с судебным иском,
Листом махая, суша подпись.
Он промахнулся, но оправдан.
И показать спешит, кажись,
Истцу, что сокрушен и пьян
Мечтами кои будто черви
Подкожно ползают и жрут.
И песню неземной любви
Все соловьи земли поют.
Амура крылья пообвисли.
И ползают червями мысли.
А гномы кроют крышу, работяги.
Раздражены: хотят успеть
До самых холодов. Трудяги.
Ей серенаду надо спеть.
Начать же следует с бумаги.
И набросать что ль пару строк.
А там и песня ляжет в струны.
Ох, брод до брега ее высок.
Или глубок. Все мысли пьяны.
И улыбнется. И поманит.
С ума сдвигаются мозги.
И чувство явственно дурманит.
Все мысли — верные враги.
Не помогают, сердце хлещут,
Стучало чтоб при ней кувалдой
По наковальне: струны тут
Звенят под молотом всей правдой.
А наковальня тоже сердце. Труд
Объяснения весом звучаньем.
И псины веры завываньем,
Хвостом виляя честность чтут.
Она поманит будто пальцем,
И просыпаясь вновь страдальцем,
Он вспомнит: его музы ждут.