Этот парень любил курить красный винстон,
Он части души оставлял у себя на серванте.
Он умирал, также медленно, также быстро,
Слезы держа, не опрокинув в своей кровати.
Не любил шумные пати, и одинок. Привыкнув,
Он старался любить любого, пусть самых худших.
Он любил солнце, некрепкое, к окну приникнув,
Думал забудет бумажные строки, мол станет лучше,
Лучше его самочувствие, пальцы его напишут,
Лучшее, что он придумает на этой жалкой планете.
Но ошибался Русланович, я вот так его вижу,
Жил и надеялся, верил и ждал, что увидит свет в этом свете.
Он говорил о столицах, о море, как его любит.
Чувства того, что мужчина - его идентичность.
О как хотел того знать, что его ничего не погубит,
Что осчастливит стихами про виски убитую личность.
Как через где-то тринадцать шагов дойдет до цели,
Но он того ли хотел, к чему шел очень долго,
До того, чего нет в этом мире, чьи баллады отпели
И написали эссе про все это, где страниц очень много.
Это когда то был я, но теперь я с другой страницы,
Впрочем все тот же, подавленный, ждущий удачи,
Ждущий, когда белый снег по проулкам будет стелиться.
Может быть снег, пусть вода, но хоть что то значит.
Этот парень любил курить красный винстон,
Он части души оставлял у себя на серванте.
Он умирал, также медленно, также быстро,
Слезы держа, не опрокинув в своей кровати.
Он и сейчас курит третью, не может бросить,
Дым сигаретный ванильный, пуская в воздух.
Он не сдается, или уже давно отчаялся вовсе,
Пусть не совсем, говоря он о чем то серьезном.